– Ну, прям – весна! А…?! Солнышко-то как греет! А…?! – разглядывал оживленно Валерка соседние дома и улицы в небольшое зарешетчатое тюремное окно. Чему-то заулыбался. Вдруг как закричит:
– Э-ге-ге-гей…!!! Люди…!!! Человеки…!!!
Никто из сокамерников не поддержал его радостного настроения. Новенький сиделец после завтрака аккуратно сметал крошки со стола. А освобождавшийся сегодня Матвей в третий раз после подъема сидел на унитазе. Только Паша, сосед по шконке снизу, читавший газету, глубоко вздохнул.
– Ну чё ты бздишь? – в который раз привязывался Валерка к Матвею, – на волю, ведь не в земельный отдел… Откинешься сегодня! Братишка…!
– C моё в крытке посидишь, вот тогда на тебя посмотрю, – ворчал из дальнего угла Матвей.
– А ты не беспокойся! Мне и так семнадцать годков тянуть… ещё успею… Эх! А я бы на твоем месте… сразу к бабам, и водки – стакана три! Или, наоборот… уж я покуражился бы, – хорохорился, мечтательно наставляя товарища, Валера.
Матвей, c зеленовато-бледного оттенка лицом, неторопливо собирался. Скрутил тонкий матрац, в наволочку покидал казенное постельное белье. Полупустой тюбик зубной пасты оставил на полочке, щетку швырнул в мусорное ведро.
– Снарядил шекель-то свой? Ничего не забыл? – спросил несмолкаемый Валерка.
– Чего собирать то? – буркнул Матвей. На всякий случай проверил карманы и полупустой цветной пакет.
C противным резким стуком открылась дверная форточка. Новенький сдал баландеру грязную посуду. Прыщавый баландер, недосчитавшись одной ложки, застучал черпаком по двери.
– Ну, что ты грабками-то стучишь, лось сохатый? – подбежав к форточке, чертыхался Валера.
– Вам четыре чашки и четыре ложки выдано. Где ложка? – прогундосил баландер.
– Очнись! Милый! Ты три шлемки баланды накропил. И всё… Так, что, покеда! Нужны нам твои весла… луну, что ли тебе здесь крутим…?
– Всем поровну разливаю, – обиделся баландер.
– Вот, вот… Сам жри свой горох вонючий в следующий раз… По длинному продолу уже вышагивал в их сторону здоровенный охранник. Люто ненавидимый и презираемый зеками Славик, в новехоньком камуфляже, чуток скрывающий его несуразно развитое тело, больше похожее на головастика, игрался дубинкой и смачно сплевывал на пол.
Валерка швырнул недостающую ложку в форточку, – нате! Подавитесь!
Форточка c силой захлопнулась. И тут же снова открылась.
– Чего бузим…?! Типа… проблемы нужны?! – злорадно поинтересовался Славик – в предвкушении кого-нибудь из четверых отдубасить и посадить в карцер.
– Все нормально, командир! Мы поняли, и уже исправляемся, – ответил за всех Матвей.
Окошко закрылось.
Валерка еще минут пять ходил из угла в угол, со злобой выговаривая:
– Вот гнида! Если бы не дядя его…, втетерил бы тогда племяшу, посшибал рога… Опарыш! Мать его…
– Присядем на дорожку, что ли, – предложил Матвей.
Присели. Закурили. У Матвея сильно дрожали руки.
– Не дрейфь! Все будет ништяк! – подбодрил Валерка, хлопая по плечу кореша.
– Я разговаривать-то по-человечески разучился, – подтрунивал Матвей над собой. Показал синие от множества татуировок пальцы, – весь расписной!
– В магазинах, что хочешь c полок берешь, на кассе монету только всучишь, тебе сдачу, – влез в разговор новенький, – месяцами можно ни c кем не общаться. Хоть подохни! Никому не нужен.
– Чего в разговор встреваешь? Ушастик! – наскочил Валерка на новенького.
– Отвяжись ты от него, – заступился Матвей.
Открылась дверь камеры. Попрощались. И Матвея увели… А еще через полчаса, его благополучно выпихнули за ворота, на свободу…
Как только за Матвеем захлопнули дверь, в камеру влезло давящее, вязкое чувство безысходности, щемящей тоски…
