Кабинет был великолепен. Его кедровый потолок с кессонами из тёмного махагона опирался на дубовые карнизы, стены и простенки между окнами закрывали полированные ореховые панели, затейливый рисунок паркета мастера собрали из древесины кемпаса, оливы и акации. За палисандровый стол одновременно могли сесть полсотни вельмож, а кресло во главе стола напоминало трон, обтянутый бордовым бархатом. В монументальном интерьере кабинета совершенно терялось его главное содержимое – невысокая, колченогая, большеголовая фигура консула.
Ругер ван Эйк, первый консул и властелин Республики прежде обитал в помещении меньше и скромней нынешнего. Старый кабинет находился на сороковом этаже правительственного небоскрёба и обладал панорамными окнами, из которых открывался вид на столицу с её высотными зданиями, проспектами и крохотными зелёными островками скверов. Далеко на западе темнел правильный прямоугольник мемориального парка, а за ним начиналась степь, затянутая белёсой дымкой. Ранним утром, когда воздух прозрачен и чист, консул мог увидеть из своего кабинета далёкие вершины хребта Альто-Сиерра, словно плывущие над степью. Да, хороший был кабинет и его чертовски жаль.
Год назад молодой пилот отстыковал истребитель от корабля-матки, чтобы перегнать на космодром ремонтного завода, расположенный на окраине столицы. Перед вылетом с истребителя сняли ракетный боекомплект и заблокировали лазер, но астронавта это обстоятельство не смутило. Снизившись за пределами города, пилот сделал зигзаг противозенитного манёвра и ринулся к центру мегаполиса, где подобно горной гряде возвышались здания правительственного квартала. Заход на цель был ювелирным. Иссечённый зенитными лазерами кораблик врезался точно в балкон консульского кабинета. Небоскрёб укоротился на четверть, а сановники, собравшиеся в приёмной, обратились в пар и пепел.
Ван Эйк спасся, потому что опоздал на совещание не на час, как обычно, а на полтора. Ещё несколько кошмарных часов консул провёл в застрявшем и обесточенном лифте, прежде чем охрана озадачилась вопросом: где, чёрт возьми, их работодатель? А ведь могли и не озадачиться. С тех пор консул приобрёл острую непереносимость любых лифтов и потребовал обустроить новый кабинет на первом этаже. Нет, ван Эйк не страдал внезапно развившейся клаустрофобией. Поводом для переезда стало унизительное чувство беспомощности, испытанное консулом, когда лифт остановился, свет погас и в кабине запахло гарью. А ещё ван Эйка не оставляла навязчивая мысль: окажись он ещё раз в подобном положении, о нём могут просто забыть. Как забывают о дорогой, но неудобной вещи, которую жалко выбросить.
Как звали того сумасшедшего пилота? Память услужливо подсказала: лейтенант Эрнст Рихтгофен, герой войны с либерийцами, сын бывшего главкома космических сил Республики. Бывшего, потому что генерал Рихтгофен осуждён за мятеж и глотает каторжную пыль в одной из шахт ведомства Фукса. Помнится, у барона есть ещё дочь, тоже пилот и героиня. Как же её зовут?
Дверь отворилась, и в кабинет проскользнул советник Фукс. Ловкий, предупредительный, с неизменным выражением «чего изволите?» на лице. Сановник передвигался на полусогнутых, втянув голову в плечи. Фукс пытался казаться ниже своего вполне нормального роста. Всем известно: после мятежа великана Рихтгофена и особенно после того, как его долговязый сынок, едва не распылил консула на атомы, ван Эйк возненавидел высоких. Даже средний рост чиновника вызывает у консула обоснованные подозрения. Фукс близоруко сощурился, чтобы разглядеть своего властелина в глубине сумрачного кабинета.
– Я, собственно, по поводу Урсулы, – осторожно произнёс советник. – Урсулы Рихтгофен, дочери барона Рихтгофена. Её пребывание в столице чревато проблемами.
