– Черт возьми!
Фраза донеслась из коридора, но казалось, что из-под толщи воды. Леля услышала ее, но не обратила внимания. Иначе спохватилась бы и улепетывала. Знала ведь, чем заканчивается этот возглас. А видеть богов, или кого-либо из Нави, Леля сейчас не хотела. Точнее больше никогда не хотела.
Они знали.
Хорс видел, что тетрадь Семы закончилась. Ицпапалотль догадалась, коснувшись его. Мокошь и сестры Мойры наверняка тоже знали. А Морана, хоть и не обладала силами, способными увидеть чужую смерть, прожила уже достаточно, чтобы безошибочно чуять ее в воздухе.
Только Леля не знала.
Никто ей не сказал.
Он ей не сказал.
Едва эти мысли закрадывались в голову, Леля вскакивала и, напевая что-то очень громко, неслась, куда глаза глядели.
Но сейчас она не могла себе этого позволить. Если она будет бегать и кричать, ее выгонят из палаты. Ничего страшного – Леля и так собиралась уходить. Проблема была лишь в том, что никто не знал, где она. Ведь Леля пробралась в палату без спросу. Еще полчаса назад она закрывала смену в кафе «У Догоды», которое находилось… Где оно находилось? Леля не знала. Прошло уже две недели, а она даже адрес не спросила. Впрочем, какая разница? Все, кто нужно, понимали, где находилось это место. А остальным о нем знать не обязательно.
В общем, совсем недавно Леля стояла там, в деревянной бревенчатой постройке, которая пропахла соломой и жареным луком. А сейчас она находилась в помещении более современном – палате городской больницы, где пахло чистотой: спиртом и фенолом.
Леля ненавидела это место. Но в последнее время она приходила сюда едва не ежедневно. Она ничего не делала и ничего не говорила. Просто смотрела на Яну, свою старшую сестру, которая уснула в «божественной» коме по вине Лели. Вообще, виноват был предыдущий Чернобог. Но даже когда Леле говорили об этом, она не могла приять такую мысль.
Она виновата в том, что – еще немного – и Яне отключат аппарат жизнеобеспечения.
Кажется, вместе с божественной сущностью богини весны и лета Леле достался еще один необыкновенный дар – способность довести каждого любимого ей человека до смерти.
Но Яну она могла хотя бы видеть. Надежда, что она очнется – существовала.
А на Сему она не могла даже посмотреть.
Он умер. Исчез. Растворился. Словно и не существовал никогда.
Отчего-то остальные жители Нави так себя и вели – делали вид, что не произошло ничего такого. Леля не могла на это смотреть. Поэтому и не возвращалась в Навь. Зачем? Лето она уже подготовила – ей больше нечего было делать на своем рабочем месте. А в «У Догоды» ей жилось полегче. Там почти ничего не напоминало Леле о нем. Лишь потихоньку слезы бежали, когда кто-нибудь заказывал квас из натуральной, навьей закваски.
Вот сейчас слезы тоже побежали. Леля не слышала заказ – просто она уже не могла не плакать хотя бы раз в час. Подняв голову, Леля хотела в последний раз за сегодня глянуть на Яну. Но слезы застелили поле зрения.
Нет, божественная сущность – это не дар. Это самое настоящее проклятье.
До того, как Леля попала в Навь, она не теряла любимых людей. А как только в ней поселилась сущность богини, это стало повторяться с катастрофически часто.
И самое ужасное – она никак не могла помочь своим любимым. Она богиня! Но при этом была абсолютно никчемной.
Утерев глаза, Леля все же посмотрела на Яну. Может, ей казалось, но та с каждым разом становилась все бледнее. Словно кожа Яны хотела походить цветом на букет белой сирени, который Леля обновляла раз в два дня.
Однажды Леле удалось подслушать разговор врачей. Они уже смирились с тем, что сирень появлялась из ниоткуда, и больше не обращали на нее внимания. Но не в этом, конечно, была суть их разговора. Они не видели улучшений у Яны. Они держали ее слишком долго – и ничего в ее состояние не менялось. Врачи отключат систему жизнеобеспечения. Это произойдет первого июня.
