– Что, если я скажу тебе, что ты сможешь жить долго? Очень долго. Тысячу, тридцать тысяч, пятьсот тысяч лет! О скольких годах ты мечтаешь, Бесаки?
– Зачем мечтать об этом? Какой бы срок ни выпал – он истечёт, Ирихон.
– Значит, ты хочешь жить бесконечно? Но даже Вселенная не вечна!
– Бессмертие – не дар. Это тюрьма для тех, кто забыл свою прошлую жизнь. Знаешь, бесконечно жить мне не нужно. Положи в капсулу – и разбуди через сто тысяч лет или через сто миллионов – и я увижу то же самое, Ирихон. Пустоту. Человек верит, что может управлять своей судьбой…
– Своей нет. Но судьбой других сколько угодно, Бесаки!
– А если я скажу тебе… Впрочем, это не важно. Всё, что мне было дорого, исчезло. А значит, исчез и я сам, испепелился, душа превратилась в ничто. Брожу как безумец по тёмным закоулкам памяти – и не могу найти конца печали.
– Ты говоришь странно для человека, который родился на Земле. Твое наречие… не могу уловить. Оно откуда?
– О, я уверяю тебя, что я родился на Земле. Я сын Земли. И больше скажу, на других планетах я ни разу не был. Но и не хочу побывать, Ирихон… Но я хочу…
– Так что ты хочешь?
– Чтобы ты вылечил меня от недуга. Я болен, Ирихон. Сама судьба шептала мне в ночи, что я могу безнаказанно забрать твою никчёмную жизнь… и тогда я получу свою прошлую жизнь. А вечная жизнь, понимаешь ли, мне не нужна!
– Безумен ты!
– Тогда смотри, Ирихон. Вот знамение моего безумия.
Виртуальное пространство раздвинулось, и между аватарами Ирихона и Бесаки вспыхнул красный шар размером с кулак. Он рос, расширялся, охватывая всё вокруг. В мгновение аватары оказались внутри, и перед Ирихоном развернулись кадры его собственной жизни – далёкой и бессмысленной.
Ирихон родился в эпоху Великого Синтеза, когда человечество окончательно стерло границы между биологией и технологией. Мир его детства был миром бескрайних мегаполисов, парящих аркологий, цифровых океанов данных, в которых человеческие сознания свободно путешествовали между реальностью и виртуальностью.
Его первые воспоминания – это голографические няни, обучавшие его языкам квантовых вычислений раньше, чем ходьбе. Родители? Возможно, они были среди миллионов замороженных в криокапсулах, ожидающих лучших времён. А может, их сознания давно слились с Сетью и стали частью коллективного разума.
Он рос среди искусственных интеллектов, которые были ему и друзьями, и соперниками. Его детские игры – взломы корпоративных брандмауэров и путешествия в симулированные миры древних эпох, где ещё оставались деревья, дождь и животные из плоти и крови.
К шестнадцати годам Ирихон стал кибернетическим вундеркиндом. Его мозг был усилен нейроимплантами, тело модифицировано наноботами, а сознание могло свободно перетекать в аватары. Он жил в «Гиперионе», самом престижном кластере Земли, где элита нового мира торговала воспоминаниями, эмоциями и даже фрагментами чужих жизней.
Но чем глубже он погружался в цифровой рай, тем сильнее ощущал пустоту. Люди больше не умирали – они перезагружались, меняли тела, стирали неудобные воспоминания. Бессмертие сделало их жизнь бесцельной. Это была жизнь ради жизни. Ради удовольствия. Но удовольствие со временем теряет прелесть, и существование становится проклятием.
Ирихон начал искать ответы. Он проникал в запретные архивы, находил записи о первых цифровых копиях людей: их код был несовершенен, и они сошли с ума от бесконечной жизни. Говорят, некоторые до сих пор бродят по Сети, как призраки, воруя жизни у живых.
Через тридцать тысяч лет он был посвящён в орден «Вечноживущих» и стал одним из могущественных аватаров, наряду с искусственными интеллектами контролируя Сеть. Именно тогда он узнал о «Проклятых» – тех, кто отказался от цифрового бессмертия, предпочтя оставаться людьми и стремясь разрушить Сеть. Среди них был один особенно опасный – Бесаки, загадочный человек, утверждавший, что прожил сотни лет не благодаря технологиям, а из-за проклятия.
