В чердачное оконце дул, по-летнему
тёплый, ветерок. Вдоль окна была натянута верёвка, на которой
висели и сохли пучки трав. На полу стояла корзина с ромашкой и
ягодами, которые я не ещё разобрала. Я только развешала душицу, как
раздался крик моего опекуна. Кричал он часто, голос у него зычный,
и слышно было хорошо.
– Летка! Позовите Летку да
побыстрее!
Вскоре ко мне на чердак заглянула
Меланья, горничная баронесс, вытирая руки о фартук, зашептала:
– Давай скорее, пока он добрый!
– А что случилось? – также шёпотом
её спросила, выходя из чердачной комнаты и закрывая дверь на
ключ.
– Так это, служка барона Соренна
приходил, письмо нашему хозяину передавал, он и радуется, –
разговаривая, мы спустились по деревянной лестнице и разошлись в
разные стороны.
Я пошла к барону в кабинет, а
Меланья пошла на кухню готовить чай хозяйкам. Подходило время
второго завтрака. Дверь в кабинет была приоткрыта. Я постучала и
вошла.
В комнате было душно от духов
опекунши и её дочек. Опекун-барон сидел за столом, на диване
расположились баронессы, а жена его сидела в кресле. Едва я вошла,
как хозяин выскочил из-за стола и стал расхаживать вдоль кабинета,
потирая от радости ладони с толстыми, короткими пальцами.
– Летка, то есть Николетта, мы тебя
воспитывали и кормили. Ты выросла красавицей, и я решил выдать тебя
замуж, за нашего уважаемого соседа барона Соренна. Свадьба будет
через две седмицы.
«Ну да, воспитывали тычками и
кормили тем, что осталось» – подумала я, опустив взгляд в пол.
Сосед граф был старый, лысый и толстый, и замуж я за него не хотела
совсем.
– Баронесса Адарья любезно одолжит
тебе своё свадебное платье, – продолжил опекун и кивнул на
жену.
– А я, так и быть, дам свои туфли, я
их носила прошлым летом, – хихикая, добавила Сайраз.
– А я дам перчатки, – заверила
Люсинда, накручивая локон мышиного цвета, на палец.
– Благодарю за оказанную честь,
можно идти? – спросила, сохраняя покорность.
– Иди и не дури, барон для тебя
выгодная партия! – опекун посмотрел на меня внимательно.
– Что вы, это замечательная партия,
– кивнула согласно, – только надо травы развесить.
– Незачем ерундой заниматься,
займись платьем, его наверняка ушить нужно, ты худая как палка!
Баронессы тихонько хихикали, слушая
отца.
– А как же мы будем без чая?
Травки-то для чая, – возразила я.
– Ну, если для чая, то ладно
занимайся, – разрешил опекун, зная, как чаёвничать любят его жена и
дочки.
Я быстро поднялась к себе на чердак.
Последние годы я жила здесь. Разделённый на две части чердак был
моим кабинетом, спальней, а порой и ванной. Про вторую комнату
никто не знал, кроме плотника, который делал стену и крышу. Там
была моя лаборатория. Плотник не выдаст, потому что умер три года
назад, а теперь плотничает его сын.
Я прошла в лабораторию, открыла
сундук, сверху он был закрыт тряпьём, и достала оттуда сумку и
гримуар. Сумка у меня магическая, если увидит кто из хозяев,
вопросы будут. В неё входит очень много, а веса нет, я всё прошлое
лето откладывала деньги на неё и осенью купила. Сложила гримуар,
потом передумала и выложила.
Время до свадьбы у меня есть. Но я
не к свадьбе решила готовиться, а к побегу. Замуж точно не хочу,
хочу учиться, чтобы получить лицензию лекаря или зельевара. Так
надо наварить с собой зелий, каплюс наделать, заготовить еду. Да
чуть не забыла - документы! А они где-то у опекуна лежат, значит,
надо их взять потихоньку.
Пока разбирала оставшиеся травы, успокоилась. Теперь понятно,
почему на прошлой седмице меня нарядили, когда приезжал сосед,
смотрины были.
Сосед, барон, в отличие от опекуна
был богат. А мой опекун игрок и транжира, вот и решил подороже
продать меня и побыстрее, ведь через три седмицы мне будет
восемнадцать. Я стану совершеннолетней и могу быть свободна от
опеки. Надо бежать! Опекун выписывает газеты там, наверное,
написано, где и в какие академии принимают, после обеда возьму в
библиотеке.
