В массивном котле из черненого серебра, что стоял на резной дубовой треноге у большого свинцового окна, кипело зелье. Оно поблескивало изумрудными пузырьками, которые, лопаясь, выпускали мелкие брызги, тут же тянущиеся обратно в густую, переливающуюся массу. На утреннем солнце жидкость играла и переливалась, будто жидкое золото, в котором плавают самоцветы. Сладкий, сочный запах, напоминавший земную клубнику, но с едва уловимыми нотками мяты, ванили и чего-то неуловимо волшебного – может, пыльцы с крыльев лесной феи? – радовал меня лучше любых дорогих духов. Он заполнял всю башню, впитываясь в древние камни стен и пыльные фолианты, разложенные повсюду. Я прикрыла глаза, вдыхая этот аромат успеха, и мысленно похвалила себя: значит, все получается. У меня получается!
Я могу варить зелье правды.
Надо было спорить с Глашкой, моей домовушкой, на что-то более существенное, чем желание. На ее помощь в поливке лунных кактусов или на недельную тишину. Что-то я ступила, позарилась на сиюминутную прихоть. А жаль. Теперь она будет неделю донимать меня своими колкостями.
– Ладно, признаюсь, – проворчал воздух у самой моей спины густым, медовым голосом Глашки, от которого по коже бежали мурашки, – на этот раз у тебя все получилось. Пахнет… сносно.
Я самодовольно ухмыльнулась, почувствовав легкое дуновение – не то сквозняк, не то невидимое прикосновение – и поправила темные пряди, выбившиеся из беспорядочного пучка на затылке. То-то. Кровь не водица, как говорили на Земле. Мои предки веками варили зелья в этих самых котлах, и их знания текли во мне по праву наследия.
Впрочем, здесь, в мире под названием Гортаналь, была похожая пословица: «Есть знания – есть умения». И вот что, что, а знания у меня были. И мать, и бабка в своё время столько всего в меня вложили – заставляя заучивать наизусть трактаты о свойствах корней, водили по зарослям болотной морошки, пока я не научилась на ощупь отличать ядовитую ягоду от целебной, – что порой казалось, вот-вот голова лопнет от этого груза поколений. Но нет, держалось. Впитывалось, как вода в сухую землю. Так что ведьмой Нартанской я называлась по праву и крови, и умения.
Ловким, отработанным движением я подбросила в котёл щепотку сушёных лунных ягод, собранных в полнолуние на серебряные ножницы. Они, касаясь поверхности, зашипели, и зелье тут же заиграло новыми, фантасмагорическими оттенками – от нежно-розового, цвета утренней зари, до глубокого, почти черного фиолетового, словно ночное небо. Глашка, наконец-то проявившись в воздухе в облачке сизого дыма, приняла свой привычный облик: пухленькая женщина-домовушка с седыми волосами, убранными в тугой пучок, и вечно недовольным выражением лица. Она фыркнула, скрестив на груди полупрозрачные ручки, но я знала – ей нравится. Она обожала сильные, чистые ароматы, а этот был поистине великолепен.
– Ну что, – протянула я, помешивая варево длинной серебряной ложечкой с набалдашником в виде совы, чтобы ни одна частичка не пристала к дну, – признаёшь теперь, что я лучший зельевар в этой империи? Или тебе нужна демонстрация? Могу позвать того щеголя-курьера с площади – он третий день похаживает под окнами, ищет повода заглянуть.
Глашка только закати свои блестящие, как бусинки, глаза, но в уголке её рта дрогнула та самая, тщательно скрываемая улыбка.
– Цыц, молокососка, – отозвалась она, а ее голос обрел легкое эхо, будто звучащее из глубин колодца. – Бабушке своей не говори такие глупости, не поймёт, сочтет за гордыню. А гордыня, как известно… – она многозначительно хмыкнула.
– …путь к провалу и проклятиям, да-да, помню, – закончила я за нее.
– Все вы, ведьмы Нартанские, на одно лицо, – продолжала ворчать домушка, ее полупрозрачная форма колыхалась в такт пламени под котлом. – Зазнались от древности своих кровей. Считаете, что вам нет равных в зельеварении. Нет на вас, галерка старая, магов из Ковена Северного. Вот у них технология! Стекло, формулы, точные расчеты! А у вас – на глазок, да по наитию, да «бабушка говорила»!
