Октябрьское солнце припекало спину. Златослав осторожно утер пот
со лба — длинные волосы, собранные пучком на макушке, грозили
развалиться, а мытье головы перед вечерним совещанием в
горисполкоме не входило в его планы.
Он окинул взглядом придорожный газон, испытал искушение оставить
последние куски не прополотыми, и тут же его подавил. Велесовы
праздники — время даров волхвам. Горожане и жители окрестных станиц
будут нести ему картошку, яйца, свеклу и закатки, отдаряя за
благословление соли — летние запасы оскудели, каждый старался
положить свежий мешок в кладовку на зиму. Благословение на
Велесовой площади не пользовалось популярностью. Люди избегали
казенных ритуалов, считая, что возложение рук возле дома волхва
более надежно, чем покупка уже освященного мешка. Златослав
предрассудки не развеивал, даже поощрял — подношения позволяли
тратить зарплату на другие нужды — и приводил дом, двор и
придорожные насаждения в порядок, чтобы не давать повода шепоткам.
Посмотрят на бурьян, начнут шептаться, что это злая метка Мокоши, и
потом ни бурачка, ни алычового варенья не дождешься, придется в
универсаме банки покупать.
Он методично выдергивал сорняки, добиваясь чистой земли вокруг
кустов огненных астр и мелких хризантем. Старательно проредил траву
вокруг кустов сирени, одаривших осенним цветением — это было весьма
кстати, как и повторное цветение каштанов. Будут говорить, что
Мокошь простерла длань над городом и округом, принаряжая его к
празднику любимого супруга.
Златослав посмотрел на кучу вырванной зелени на асфальте, за три
приема сбросил ее в придорожную канаву и приступил к прополке
последнего участка. Здесь была обычная трава, которую жители косили
на корм курам и кроликам. Златослав себе такого действия позволить
не мог — волхвы не касались ни серпов, ни кос, считавшихся оружием
Морены. Пришлось становиться на четвереньки и быстро выдергивать
пучки травы из влажной земли — он призвал легкий дождь вчера
вечером, воспользовавшись своим даром.
«Птица Гамаюн прилетела, принесла какую-то депешу».
Голос его защитника прозвучал в голове, и, одновременно, как бы
возле уха. Златослав кивнул, зная, что медведь поймет его без
лишних слов, сломил с сирени несколько веток и смел остатки бурьяна
и травы в канаву. На этом моменте заколка щелкнула, волосы
рассыпались, и пришлось увязывать их в пучок грязными руками.
«Расчешу хорошенько перед выходом, — подумал он. — Не пропотели
— и ладно. А если какая травинка и останется, можно соврать, что
это дар Мокоши. И пусть кто-то попробует сказать, что это не
так».
Он успел принять душ, смывая с себя пот и прилипший мусор,
оттереть колени жесткой мочалкой и поставить на плиту кастрюлю с
борщом — меньше половины, варил во вторник, а сегодня пятница, надо
перекипятить. Медвежье ворчание раздалось рядом с сиренью — не
усидел возле здания горисполкома, прибежал проконтролировать
уборку. Степан придирчиво осмотрел кусты с астрами, ковырнул лапой
пропущенный пучок травы и выразил одобрение: «Хорошо. Чисто».
Медведь был куда более ревностным блюстителем традиций, чем
Златослав, и частенько заставлял делать то, на что можно было
забить. Но, попробуй, забей, когда тебе в голове нудят: «Возле
идола Перуна бурьян вырос, иди, прорви. Прорви!». И никакие
отговорки, что в общественных местах бурьян пропалывают работники
городского благоустройства, на Степу не действовали. Нудил, пока не
прорвешь.
«Пойдем, — защитник возник на пороге. — Депешу отнесли в кабинет
председателя горисполкома. Он вызвал директора гостиницы и
начальника железнодорожной станции. Все забегали. Надо
поторопиться, а то мы пропустим что-нибудь интересное».
