– Он меня домогается!
Казалось, эти слова были главными в ее лексиконе. Лизины густо подведенные глаза подернулись влагой, и она продолжила душераздирающим шепотом:
– Ты можешь меня спасти?!
– Когда? – деловито осведомилась Мария, едва подавив зевок.
– Завтра, в 12.45!
Могла ли Мария ее спасти, если Лизы домогались все половозрелые мужчины, начиная со старшеклассников, заканчивая пенсионерами, все дворники и руководители множественных уровней вертикали?
В данное время речь шла о бывшем начальнике, у которого Лиза совсем немного побыла секретаршей и скоропостижно уволилась по той же неизбежной причине: он ее домогался! Она ушла бы с гордо откинутой головой, не унижая себя плебейским хлопаньем дверей, но… а как же тогда деньги, заработанные за несколько дней?
Бухгалтерия отправляла девушку обратно, в тот же полный домогательств кабинет. Мария должна была сыграть роль информационного цербера с замашками дуэньи и угрозой расправы путем обнародования безнравственной характеристики патрона.
А могла ли Мария отказаться спасать? Наверное, могла бы, учитывая вечную занятость и тайную досаду по поводу своей неуловимо ханжеской миссии. Но не хотелось обижать Лизу, которой деньги, как всем, независимо от внешнего вида и пола, нужны позарез. Правда, Мария и начальника понимала. На девушку невозможно было смотреть без определенных мыслей.
«Шамаханская царица! – выдохнул Анатолий, как только Лиза появилась в редакционном отделе писем. – Фемина! Сексбомба! Спасайся, кто может!»
Стоило Лизе продефилировать по компьютерному цеху, как послышалось кастаньетное щелканье мужских шейных позвонков. В мире электроники, текстов, коллажей, правок девица казалась инородным существом, жар-птицей, залетевшей сюда по прихоти ведающих сказками шахерезад. Самыми значительными частями ее девичьего туалета были массивные браслеты, ибо остальное – отчаянное мини и не менее безысходное декольте – мало что прикрывало. В общем, летом Лиза одева… то есть раздевалась с максимальной доверчивостью. Нисколько не мешали художественной демонстрации этой полуобнаженной натуры три пресловутые волны, как у индийской танцовщицы, тайский изгиб ножек и по-итальянски тяжеловатая филейная часть. Зато очи, которые поэт назвал «провалами темного, дикого счастья», розовый бутон губ и медовый загар не только компенсировали конгломерат интернациональных несовершенств, но и возводили их в ранг неподражаемых достоинств.
Лизу хотелось потрогать. Коснуться – проверить, действительно ли так атласна ее кожа, запустить руку в шелковистое руно волос, ощутить пальцами упругость смуглого тела. Людям свойственны странные тактильные желания: Мария помнила, с каким интересом щупала она в детстве ослика из бархатистой резины, привезенного ей дядей из ГДР. А бабушка, сидя перед телевизором, с наслаждением давила часами воздушные пупырышки на целлофановых мешочках из под хрупких вещей…
Впервые Мария встретила Лизу во время очередной избирательной кампании в депутатском штабе, сверх всякой меры запруженном людьми, листовками, плакатами и шпаргалками кандидатских докладов. Устав от нескончаемого броуновского движения, Мария зашла в комнату отдыха, бесплодно пошарила по стене в поисках выключателя и вдруг услышала чей-то всхлип.
– Кто здесь? С вами что-то случилось?
…А случилось, что кандидат, не выдержав предвыборного напряга, в истоме пал, вернее, припал к груди Лизы. От нечеловеческого переутомления на собраниях с придирчивыми избирателями Лизины прелести почудились ему такими радушными и хлебосольными…
– Он меня грязно домогался! – жаловалась она в темноте свистящим шепотом, судорожно переводя дыхание. – Ну почему, почему они все меня домогаются? Что я им плохого сделала?!
