Кабинет располагался на самом верхнем этаже главной башни «Хрустального дворца». Здесь не было окон в привычном понимании – одна из стен представляла собой единый гигантский экран, проецирующий панораму идеального города, лежащего внизу, как строгая сетка улиц, симметричная и безупречная, будто начерченная по лекалу. Вторая стена была скрыта за стеллажами с редкими старинными книгами в кожаных переплётах – Платон, Кант, Ницше, Эрих Фромм, Густав Лебон. Третья представляла собой сплошную голографическую панель с текущими данными по всем системам «Вереска». Воздух был стерильно чист и чуть разрежен, словно в музее.
Евгений Сергеевич Кирьянов стоял спиной к двери, глядя на безупречные кварталы. Рядом замер полковник Орлов – начальник службы безопасности «Стикс». Его лицо было непроницаемой маской, отточенной молчаливой выдержкой, но в глазах, холодных как лёд, читалось напряжение.
– Он согласится, – нарушая тишину, произнёс Кирьянов, не оборачиваясь. Его голос был спокойным, глубоким, без необходимости повышать тон, чтобы быть услышанным.
– Евгений Сергеевич, я должен ещё раз высказать свои опасения, – отчеканил Орлов. – Кашинский… его работы… они крайне критичны к любым формам социального контроля. Его статьи о цифровом тоталитаризме изучают в академиях как образец диссидентской мысли. Впустить его сюда – всё равно что запустить в стерильный бокс вирус.
Кирьянов медленно повернулся. Его взгляд был тяжёлым, всевидящим.
– Именно поэтому он и нужен, полковник. Он – лучший. Он видит все изъяны, все ловушки, все подводные камни. Если он сможет создать для нас идеологию, которая удовлетворит его… она удовлетворит любого критика извне.
– Создать идеологию? – в голосе Орлова прозвучало едва сдерживаемое недоумение. – Евгений Сергеевич, у нас есть «Кодекс Вереска». Его достаточно для…
– «Кодекс» – это набор правил, полковник! – голос Кирьянова не повысился, но в нём зазвучала сталь. – Правил поведения. Мне нужна не инструкция. Мне нужна душа. Идея, ради которой всё это строилось. Вера. Люди не могут жить долго только на комфорте и безопасности. Им нужна цель. Высший смысл. Философия.
– У них есть высший смысл. Процветание их семей. Будущее их детей, – жёстко парировал Орлов.
– Это база. Этого мало. Я хочу, чтобы они гордились тем, что они – часть этого места. Чтобы они чувствовали себя не просто спасёнными, а… избранными. Новой аристократией духа. – Кирьянов сделал паузу, его взгляд скользнул по корешкам книг. – Кашинский сможет дать им это. Он сможет облечь нашу работу в красивую, благородную обёртку.
Орлов напрягся ещё сильнее, его челюсти сжались.
– А если он начнёт копать не в ту сторону? Задавать не те вопросы? У нас… много операционных нюансов, которые лучше не выносить на философский суд. «Санаторий». «Квоты». «Протоколы». – Он произносил эти термины с особой, осторожной интонацией, в которой, впрочем, читалось не только опасение, но и смутная горечь человека, вынужденного годами пачкать руки ради чужой утопии. – Евгений Сергеевич, мы строили крепость, а не монастырь. Наши методы… они эффективны, но не для философских дискуссий. Они требуют железной воли, а не благородных сомнений.
Кирьянов медленно повернулся, его взгляд стал тягучим, как смола.
– Именно поэтому мне и нужна его «благородная обёртка», Дмитрий Иванович. Чтобы ваши «эффективные методы» больше никогда не понадобились. Чтобы «Вереск» мог существовать, не прячась за вашими штыками.
Орлов замер, и на долю секунды его каменное лицо дрогнуло, выдав внутреннюю ярость. Он вложил душу в эти «штыки», выстроив идеальный механизм безопасности, а теперь его объявляли пережитком.
