Глава 1. Сигнал из Бездны.
Космос – величайший из обманов. Он кажется полным жизни, шепчущим на языках света и гравитации, манящим россыпями звездных колыбелей. Но это лишь витрина, за которой – лишь пыль и тишина. Человечество, распространившееся по рукавам Галактики, словно дитя, кричащее в пустом лесу, века слышало лишь эхо, которое было отголоском его собственного голода по диалогу. Это эхо отзывалось руинами цивилизаций, застывших на инфантильной стадии, бескрайними океанами мыслящего планктона, чей разум был сном идиота. Все это лишь подчеркивало нерушимость Великого Молчания.
Наш корабль, «Нострадамус», был последним криком. Не отчаяния, а ярости. Вызовом, брошенным в лицо безмолвной Вселенной. Снаружи – сигара из умной стали и полимерного стекла, внутри – ковчег человеческого интеллекта. Капитан Илья Соколов, чей взгляд видел лишь цепь причин и следствий; доктор Арья Шарма, нейрофизиолог, делавшая карьеру на поиске сознания в хаосе нейронных паттернов; и я, Алексей Воронов, философ-космолог, нанятый для интерпретации немыслимого.
Мы шли по следу Призрака. Не радиовсплеска, не электромагнитного шепота. Это был стон самой ткани реальности – ритмичная, математически безупречная последовательность гравитационных волн, исходящая из самого сердца галактики. Как тиканье космических часов.
Когда навигационные системы поплыли, а экраны заполонили невозможные геометрические фигуры, Соколов рубанул воздух ладонью: «Отказ систем. Вероятность враждебного воздействия – семьдесят процентов». Шарма же, не отрываясь от датчиков, дыша прерывисто и быстро, прошептала с одержимым благоговением: «Нет… Смотрите. Это не атака. Это… архитектура. Архитектура реальности».
За главным иллюминатором не было никакого объекта. Лишь сфера искаженного пространства, словно пузырь в стекле. Свет обтекал ее, создавая мерцающий ореол. Внутри пузыря царила неподвижность. Датчики показывали ноль: энергия, флуктуации вакуума, квантовая пена – всё замирало, заменяясь гнетущей, идеальной статикой. Мы назвали это Теоремой. Не объектом, а утверждением. Утверждением, которое предстояло доказать.
Шлюз открылся беззвучно. Я сделал шаг внутрь. Воздух был густым, словно сироп, свет – ровным, без источника, отбрасывающим неестественно четкие, черные тени. Тишина давила на барабанные перепонки. И тогда моё восприятие стало меняться. Мысли текли странно, обрываясь. Я ловил себя на ощущении, что вот-вот вспомню что-то очень важное, но не мог. Это было похоже на медленное пробуждение ото сна.
И затем – озарение. Не эмоция, а знание. Кристальное, неопровержимое, как аксиома. Я не просто чувствовал себя одиноким. Я знал. Я был Единственным. Единственным Наблюдателем. Единственным Сознанием, для которого коллапсирует волновая функция всей Вселенной.
Я обернулся на Арью, стоявшую в шлюзе. Ее лицо, обычно живое и острое, стало восковой маской. В ее глазах не было осознания. Не было её. Лишь сложная биологическая машина, симулирующая личность. И в этот миг мое сознание, мое наблюдение за ней, как доказательство от противного, подтвердило Теорему. Ее фигура задрожала, потеряла четкость контуров и начала распадаться – не на атомы, а на информацию, на чистую вероятность, на монохромный шум. Она разрешилась в суперпозицию небытия, исчезнув без следа.
Крики по связи оборвались. Я остался один. В абсолютной, физически доказанной тишине. Теорема Одиночества была доказана. И ее доказательство было смертельным.
