Коробка казалась крайне тяжелой,
хотя Кристоф (наградили же родители именем) Орлов (такая вот рифма)
считал себя мужчиной выносливым, сильным.
Что он туда положил? Домашние
тапочки на толстенном меху, потому что ее ноги мерзнут даже в плюс
сорок, штатив для фотоаппарата старого образца, который они
использовали как основу для новогодней елки, и немногочисленные
женские мелочи из ванной. И это итог их почти трёхлетних
отношений.
Ах, да. Еще ее подарок на его
последний день рождения: все еще целая, так и не открытая коробка с
зеленым бантом. Легкая такая.
Почему так идти тяжело? Ступени эти,
опять же, исхоженные им, как будто стали неудобными. Да и когда они
удобными-то были? Высечены из скалы, где маяк стоит. А бывало, Крис
не замечал, как их проскакивал. Пролетал. К ней торопился…
Остановился. Белое море сегодня
неспокойное, могучее, цветов врубельского демона. И небо, небо
бушует, тучи рвутся ветрами, темнеют, тяжелеют. Дышится тут всегда
взахлеб.
А маяк белым колоссом взобрался
(ближе к сильному небу) на макушку скалы, сереющей над водой. И
совсем инородно на этом пейзаже выглядит канареечный спорткар.
Надо идти. Последний рывок. Три
гулких ступени серого камня, старая красная дверь, потёртая
латунная ручка.
- Привет! - прокричала Ева,
обрадованная его неожиданным появлением.
Но Крис дал себе установку на ее
штучки не реагировать и сохранять невозмутимость. Устал. Просто
устал. И Мариночка, и мама, и сама Ева – все это бабское
царство-государство к черту! К черту!
Ева остановилась на полдороге.
Привыкла, что он всегда первым мириться приходит. Нет, дорогая, не
в этот раз.
- Я решил завезти твои вещи, -
неспешно поставил коробку у входа.
И не смотреть на их любимые места в
этом чёртовом домике на маяке.
- Я бы сама… - залепетала она,
огорченная, поникшая, как будто меньше ростом сделалась.
- Если ты помнишь, - но она,
конечно, не помнила, - то я попросил тебя забрать их еще в пятницу.
К тому же, я переезжаю.
Что за бред он несет? Никуда Кристоф
не переезжает.
- Куда? – выдала себя: выпалила
быстрее, чем подумала. И уже язвительно, совсем в не свойственной
ей манере добавила: – К соседке?
Какой соседке? А! Она об этой
прилипале? Нет, конечно, но
скажем:
- А почему нет?
Шах и мат, дорогая.
- Тогда спасибо, - гордо и
оскорблённо ответила Ева, даже подбородок вверх поддернула. Вот,
вот, кротость сменяется стервозностью. Чего и требовалось доказать.
Никаких еще одних шансов. Отрубить, прижечь и забыть.
Запиликал ее мобильный. Тот, который
Кристоф ненавидел больше всего в жизни. Тот, который всегда
хотелось утопить в море, разбить об стену, выпарить до атомов. Тот,
который был для нее всегда важнее, чем он, Крис.
Ева резко обернулась в сторону
стола, где мобильный медленно сползал к краю, движимый
вибрацией.
- Если так, то не смею тебя больше
задерживать, - произнесла, все еще стоя к нему спиной.
- Удачи, - зло бросил вместо
прощания и вышел.
Вот же! Три года он ее добивался, а
что в ответ? Она так занята, что не может выкроить время на
отношения. Даже расстаться толком не могут. Уж не говоря о том,
чтобы остаться друзьями.
Хотя было бы лучше, если бы они
сначала были друзьями, а уж потом отношения строили. А то оба
нырнули в страсть, а когда эйфория прошла, то хоть ложись да
помирай.
Крис сел в свой автомобиль, который
оставил у подножия скалы, сдал назад. От этого действия выкатилась
и ударилась о его ногу здоровенная синяя кобальтовая кружка с
золотыми звездами, ужатая с боков и расширяющаяся к основанию и
верхушке.
Да что за день-то сегодня такой! Это
Евина кружка, которую она привезла с собой в квартиру Криса, потому
что «из твоей детской посуды я не напиваюсь».
