– Зачем ты веешь, ветер?..
Внизу, в пропасти, океанский вал тараном грянул в неподатливый утес, и несокрушимый камень вздрогнул от вершины до самого основания, словно зная – настанет день, и вековечный приступ морских волн увенчается успехом: рухнут вниз гордые бастионы скал, и вода, словно победоносное войско по трупам врага, пойдет вперед, вперед, вперед, и бессильно рассыпавшиеся острым крошевом граниты не смогут уже помешать.
– Зачем шумишь ты, море?..
Тянет, тянет на одной ноте высокий, пронзительно-режущий голос, и кажется – слышно его далеко-далеко окрест, идет этот голос, ничуть не слабея, через каменистые сухие степи, через придавленные дождями и временем холмы – до самого Зачарованного леса, и только там гаснет, столкнувшись с его чужой, нечеловеческой магией.
– Зачем ты светишь, солнце?..
Hу сколько же можно? Стихии молчат, они не ответят тебе, глупый человек, кричи или не кричи, взывай или не взывай, плачь, молись, приноси жертвы или просто грызи в отчаянии землю. Твоя сила ушла, человек, и ничто в этом мире отныне не станет внимать тебе. Ничто и никто, кроме людей. Да и те внимать будут очень недолго. Ты уже ничего не изменишь, человек. Сила ушла от тебя, старый колдун, ты пуст, как раковина, откуда ловкий осьминожек вытащил лакомого моллюска. Камни, слушающие твои вопли, знают. Они видали немало подобных тебе здесь, на Утесе Чародеев.
– Зачем взращиваешь злаки ты, земля?..
Глупый, глупый человек. Почему-то считается, что растративший силу маг может вновь обрести ее здесь, на далеко выдавшемся в Южное море Утесе Чародеев, принеся должное моление всем четырем Первостихиям. Все это, конечно же, чушь и ерунда, камни не сомневаются. Камни ведают истину, как ведали ее всегда, от начала времен. Такова их природа. Hе то дар Древних Богов, не то просто случай. Однако здесь же кроется и опасность – они, камни, стали уж слишком самоуверенны.
Охая, старик поднимался с колен. Внизу, в пропасти, шумело море, вдалеке от берега брал разбег очередной вал; на какой-то миг у старика закружилась голова и показалось – все, ему не подняться, море уже протянуло к нему из пропасти незримые, но цепкие пальцы, и сейчас потащит его вниз, вниз, вниз, на острые зубы торчащих сквозь пену прибоя валунов.
Кто знает, может, так вышло б даже и легче?.. И посох мага не достался бы уже никому…
Hо старая плоть упрямо цеплялась за жизнь, скрюченные пальцы впились в отполированное дерево посоха, теперь служившего, увы, не для сотворения заклинаний, а лишь банальной подпоркой при ходьбе.
– Что, не помогло? – насмешливо спросил охавшего старика второй, совсем еще юный голос. – Говорил же я тебе, упрямец. И не могло помочь, никому еще никогда не помогало – с чего это ради вдруг тебе поможет? Так что посох ты мог бы отдать мне еще на границе Зачарованного леса. Все проще б получилось. А тащились сюда невесть зачем, как говорится, за семь верст киселя хлебать.
– Мальчишка! – сипло прокаркал старик. – Да что ты в этом понимаешь! Моя сила еще вернется ко мне, и тогда я…
– Ты так в этом уверен? – с издевкой осведомился спутник старого чародея.
Юноша лет пятнадцати, с чистеньким бледным лицом, выдававшим долгое сидение взаперти, скорее всего – над книгами, одетый щегольски, словно находясь в пяти шагах от какого-нибудь владетельного замка, где на сегодня назначены пир и бал, а не в дикой глуши за десятки лиг до ближайшего жилья, да и то принадлежавшего отнюдь не людям. Белая курточка из мягкой кожи с расшитым самоцветами воротником, сафьяновые сапожки, вычурные отвороты, тонкие золотые цепочки, спускавшиеся с правого плеча на манер аксельбантов…
Старик с ненавистью посмотрел на юного модника. Кустистые выцветшие брови сдвинулись, но, увы, бессильно. Мощь мага ушла, как вода в горячий песок, и сосущую пустоту в душе теперь уже ничем не заполнишь. Лишившийся своих способностей волшебник должен отдать свой посох преемнику и как можно скорее умереть. Земля отказывается носить тех, кто некогда одним только взглядом мог передвигать горы.
