Ветер влюбленных

– …Музыка созвучна Экзюпери, – сказал Лёва. – Его Маленькому Принцу. Вам не кажется?

Это было то последнее, что я услышала уже издалека. И вообще, что услышала.

Лёва и Светлана Евгеньевна растворились в мареве снегопада.

Что созвучно Маленькому Принцу?

Хочу знать! Хочу это слышать! Как раньше! Идти с Лёвой по снегопаду и слушать одну и ту же музыку! Я хочу! Хочу! Почему это стало невозможным?

– Это чё, Капитонов был? – спросили за спиной.

Что? Кто-то что-то сказал? Слова произнесли как будто внутри меня. Причем голосом Захара. Потому что не мог же он стоять за спиной.

А может, я сплю? Кто это?

Медленно повернула голову.

Захар в своей лыжной шапочке с козырьком стоял за мной и щурился. Всегда эту шапку носит. Пушистые белые снежинки падали на пушистые черные ресницы, от которых меня еще недавно бросало то в жар, то в холод.

– Что? – спрашиваю я. И не узнаю своего голоса. Он глухой и незнакомый.

– Капитонов, чё ли, вышел, спрашиваю. А кто с ним? Не узнал. На какую-то из наших училок похожа.

Я медленно и молча иду по белой улице. Мне хочется плакать. Мне мешают плакать. Захар.

– Эй, Ветка… Ты слышь, чё ли?

Кислицин топает рядом. Мы сталкиваемся плечами. А потом уже и не сталкиваемся, потому что он меня обнял за плечи. Я стряхиваю его руку с плеча, как какую-нибудь мешающую мне ветку.

– Не надо, Захар.

– Не надо, не надо… ладно, – ворчит он. – Так это точно – Капитонов? А ты как тут оказалась? Случайно?

Я молча мотаю головой. Вправо, влево, вправо, влево… Летят снежинки… вправо, влево, вправо, влево, вниз… вниз…

– Нет.

– Ты чё, знала, чё он тут?

Я киваю: знала.

– Он чё, тут бывает?

Снова мой кивок.

– Он чё, и здесь, и в школе? Вундеркиндер?

– Только здесь. Он перевелся, Захар.

– Ни фига себе. А я и не знал. А ты шпионишь за ним, да?

– Захар…

– Ну, я Захар.

– А как ты здесь оказался?

– Ну, я за тобой шел.

– Зачем?

– Шпионю.

– Зачем?

– А зачем ты за мной ходила? – Захар начинает злиться. – Встречала меня из спортклуба? Зачем, а?

– Не знаю.

– Не знаешь? Ты чё, дура, чё ли? Сначала я. Потом Капитонов. А потом – кто? По цепочке – да? Скажи, да? Значит, будет и еще кто-то после Капитонова, да?

Захар возвышался надо мной. Смотрел на меня сбоку, изо рта вырывались злые слова. Злые злова.

– Не знаю. Захар, отстань, а? Прошу.

– А кто со мной целовался? Или это мне снилось?

– Прости. Не злись. Пожалуйста.

– А кто меня в театр приглашал? По-моему, это все делала одна и та же девчонка!

Молчу. А что тут скажешь? Только согласишься. Полное затмение сердца.

Захар остановился передо мной, схватил меня за плечи и потряс.

– Покровская!.. Ну погляди на меня, блин!

Смотрю. Ресницы. Глаза. Волосы из-под шапки. Черные, прямые, как у японца. Лицо перечеркивает снег. Снег так и идет, как шел, большой, пушистый. Снежинки, сцепившись, вновь упали на его ресницы. Он их сдул. Новые на ресницы сели.

– У тебя на ресницах снег, – я улыбнулась.

Я сняла перчатку и потрогала его ресницы со снежинками. Они сразу растаяли. Вот она, эфемерность, непостоянство: снег, вода, ничего. Захар схватил мою руку. Прижал к губам, как тогда в школе. Только тогда он ее просто прижал. А сейчас взял, ткнулся в нее губами и поцеловал, а потом прикусил кожу.

– Не надо, Захар. Щекотно.

– Щекотно? В чем дело? Может, объяснишь? Почему – Капитонов? В чем я провинился? А?

– Ни в чем. Просто все поменялось местами.

– Чё поменялось-то? Чё? Я не поменялся, на фиг! Вот, смотри!

Захар становится передо мной. Растопырил в стороны руки.

– Я! Я! Вот он, я! Кислицин! Захар! Анатольевич!

– Захар, не шуми. Не шуми, пожалуйста. На нас смотрят.

– Да пусть, на фиг, смотрят! А ты на другого смотришь, мне чё, его убить?

– Захар, – говорю я как можно спокойнее. Меня успокаивает снег, спокойный, медленно летящий. Снежинки, казалось, выбирали место, прежде чем упасть на землю. – Все равно же ты меня не любил. Никогда. Ты всегда меня мучил.