- Йотунова… мать, - пробормотал я еще чуть тише добавил себе под
нос. – Ну и бардак…
- Мы здесь немного прибрались. – Хроки опустил свечу на стол. – Но
все равно…
Все равно бардак. И дело не в том, что мои товарищи плохо
позаботились об опустевшем жилище тэна Олафа. Нет, они честно
вымели всю пыль – но много ли в этом толку, когда сами доски пола
уже давно начали крошиться от времени и превращаться во влажную
сероватую труху? Наверное, когда-то это здание без труда могло
вместить хоть сотню пирующих воинов, но те времена давно прошли.
Две трети столов, вероятнее всего, сожгли – или вовсе выбросили
гнить на улицу, заняв место парой ткацких станков и какими-то
бочками с сундуками. А теперь сердце Фолькьерка и вовсе опустело
без Олафа Кольбьернсена и его хирда. Из всех уцелел только Хроки. И
я – если можно считать меня полноправным хирдманном. Теперь тут с
лихвой хватило бы места всем обитателям Фолькьерка, включая
стариков, женщин, детей и даже трэллов – конечно, если все они
вышли меня встречать.
- Йотуновы кости, - вздохнул Хроки. – Длинный дом превратили в
склад. Олафу Кольбьернсену стыдно за нас в Чертогах Всеотца. Я бы
вышвырнул все это наружу, но я же не тэн…
Длинный дом? Я поднял со стола свечу и подошел ближе к стене.
Тусклое пламя осветило огромную медвежью шкуру и висевший на ней
щит.
- Говорят, этот щит принадлежал страшному берсерку, - сказал Хроки.
– Тэн Олаф убил его в поединке, когда ему было всего девятнадцать
зим.
Похоже, центральная постройка Фолькьерка служила не только для
пиршеств, но была чем-то вроде зала боевой славы местных
правителей. Я прошелся вдоль стены, разглядывая охотничьи и боевые
трофеи тэна Олафа и его предков. В основном, щиты и головы зверей,
но попадались и мечи с топорами. Правда, они уже давно выглядели
скорее дряхлыми музейными экспонатами, чем оружием. Времена, когда
в Фолькьерк возвращались с богатой добычей и рассказами о славных
подвигах давно прошли. Но это уж точно не повод делать из Длинного
дома склад барахла.
- Кто притащил это сюда? – поинтересовался я.
- Я… я велела.
Кучка людей, столпившихся за спинами моих спутников, зашевелилась,
и вперед вышла женщина в длинном сером платье. Уже немолодая –
когда-то светлые волосы давно поседели, но спина осталась прямой,
как в молодости. Ростом женщина была, пожалуй, даже чуть выше Айны
и немногим уступала мне самому. А ее лицо…
- Астрид Хрутдоттир, - прошептал Хроки. – Это мать Сигурда. Она уже
знает.
Дальше я вполне мог догадаться и сам. Если уж Рагнар отдал
Фолькьерк мне, у тэна Олафа наверняка не осталось ни детей, ни
братьев, ни жены. Ни, похоже, даже матери – раз уж в его отсутствие
всем здесь заправляла мать одного из хирдманнов.
- Почему, Астрид? – спросил я. – Разве сундукам и пряже место в
доме воинов?
Она наверняка не знала, что я пришел в Фолькьерк, чтобы занять
место покойного тэна – ее лицо тут же накрыла тень хмурого
недовольства. Но если ла мудрая Астрид могла не понять, что я имею
право спрашивать – раз уж сам Хроки Гриматерсен не вышвырнул меня
вон.
- Здесь больше не осталось воинов, - ответила она. – Если мужчины
не могут защитить наше добро от жадных рук трэллов, пусть это
сделают хотя бы стены и замки Длинного дома.
Так, понятно. Все сильные мужчины Фолькьерка ушли к берегам Империи
вместе с тэном Олафом, а женщины, старики и юнцы не смогли
приструнить распоясавшихся в отсутствие хозяина рабов. И те
понемногу начали тащить все, что плохо лежит.
