Глава 1. Бесовское сознание.
В себя я приходил долго и неохотно. Башка трещала, как после хорошей попойки, а в затылке пульсировала боль. Губы пересохли, а во рту не оказалась ни капельке слюны. Я сухо кашлянул, разлепил пудовые веки и увидел кромешную тьму. На миг я даже со страхом подумал, что ослеп. Мало ли к чему приводят удары по затылку…
Однако уже в следующее мгновение мой нос втянул знакомый затхлый запах с пикантными нотками разложения. Кажись, я в подземелье. Да ещё со связанными за спиной руками. Ну хоть на стул посадили, а не на бутылку. Но кто же так лихо спеленал меня? Есть у меня одно не лишенное логики предположение. И оно буквально через несколько секунд подтвердилось.
В темноте чиркнула спичка и тусклый свет озарил небольшое помещение, вырубленное в толще серой скалы. В нем помимо меня оказался еще усмехающийся ректор, который восседал на потертом стуле с высокой узкой спинкой.
Он зажег спичкой керосиновую лампу, а затем метнул на меня немного изумленный взгляд холодных глаз и просипел:
– Гляжу, ты не удивлен.
– Я скорее напуган, нежели удивлен, господин ректор, – почти честно ответил я, лихорадочно соображая, как спасти свою задницу. – А чем вам не понравился кабинет в академии? Зачем вы доставили меня сюда, да ещё столь болезненным образом, который нарушает все права студента.
Старик поставил лампу на пол и стал цепким взглядом миллиметр за миллиметром ощупывать моё встревоженное лицо.
Увиденное заставило его усмехнуться и проронить:
– А ты любопытный экземпляр, Виктор Полянский.
– И редкий. Меня ни в коем разе нельзя убивать, сударь, – проговорил я и растянул губы в заискивающей улыбке.
– Посмотрим, – дернул пергаментной щекой дедок, подался ко мне и спросил: – Что ты почувствовал, когда там, в кабинете, коснулся моей руки?
– Уважение, – солгал я и торопливо добавил: – Господин ректор, ну что за повод похищать студента из-за того, что он отдернул руку? Я же пояснял, что в последнее время жизнь порядком расшатала мои нервишки.
– Ох, Виктор. Не лги мне. Я насквозь тебя вижу, – покачал лысой головой аристократ и снисходительно заверил меня: – Мне твое вранье кажется наивной попыткой трехлетнего ребенка обмануть взрослого. Ты почувствовал бесов?
– Каких бесов? – сделал я честные глаза и ощутил лютый холод, вцепившийся в мой позвоночник. После упоминания бесов, ректор точно не оставит мне жизнь.
– Тех самых, – нехорошо усмехнулся он и требовательно спросил: – Как ты почувствовал их? В тебе есть нераскрытые задатки менталиста?
Ректор привстал со стула и еще сильнее подался ко мне, пытаясь по мимике лица и выражению глаз определить прав ли он.
А я скользнул в транс, впился пронзительным взором в его глубоко запавшие в череп зенки и с нажимом прошептал:
– Вы не желаете мне зла… вы хотите отпустить меня…
Физиономия дедка превратилась в недвижимую маску. Мои слова его явно не проняли, хотя и ввели в некий ступор. И если я сейчас прерву зрительный контакт, то ничего не добьюсь. Он не отпустит меня. Все станет лишь хуже. Старик убедится в том, что я менталист и больше не позволит мне совершить подобный финт ушами. Он ведь сейчас поддался легкому гипнозу лишь потому, что не ожидал от меня подобного мастерства. Ректор считал меня нераскрывшимся менталистом. Поэтому мне нужно во что бы то ни стало добиться положительного результата во время этого зрительного контакта. Но так как старик не поддавался внушению, я еще пристальнее взглянул в озера его глаз с полопавшимися капиллярами и совершил несколько сложнейших пассов пальцами. Последние вышли у меня с огромным трудом. Я еще никогда не выводил ничего столь сложного. И до конца не был уверен в том, что эти пассы сработают. Но они сработали.
