Кликлик. Кликлик.
Два градуса право руля.
Клик. Клик.
…И сквозь призрачную полудрему слова загоняют на стапели тысячи судов, сжигают мои уходящие за облака башни. Бежит сладкий сон… Все, его нет. Что же…
– Ты странный человек, Дональд Белпатри, – звучали слова. – И многое пережил.
Я не поворачивал головы. Я притворялся спящим, пытаясь разобраться в своих чувствах. Только что мир вновь куда-то ускользнул… Или дело во мне? Нет, все на месте: вот палуба моего плавучего дома «Хэш-клэш», плетущегося со скоростью, наверное, километр в час по заросшему мангровыми деревьями каналу, что змеится вдоль Лонг-Ки, где-то между Майами и Ки-Уэст. Тепло, прохлада, свет, тень. Щелк-щелк.
Мы шли на новом автопилоте фирмы «Рэйдиоу шэк». Тот сравнивал информацию от недавно установленных государственных навигационных маяков с заложенной картой и приправлял смесь щепоткой радарных сигналов – амулетом от столкновений. Канал местами так сужался, что двум катерам уже не разойтись, – а значит, здесь было достаточно тенисто, чтобы сделать летнюю жару сносной. Более того, очень приятной. А в сущности, на остальное мне плевать. И все же…
Я не повернул к Коре головы, лишь хмыкнул. Я должен был сделать по крайней мере это, потому что по ее тону понял – она знает, что я не сплю.
Но такого ответа оказалось недостаточно. Она молча ждала продолжения.
– Трюизм, – наконец произнес я. – Назови трех людей, которые ничего не пережили. Назови хоть одного.
– Хорошо образован, – размышляла вслух Кора, будто наговаривала в диктофон. – Довольно умен. Возраст… сколько? Двадцать семь?
– Около того.
– Сложение: крупное. Хотя тело еще не деформировано чрезмерным пристрастием к итальянской кухне. – За две недели, прошедшие с момента нашей встречи, мы привыкли подшучивать над общей склонностью к макаронным изделиям. Сейчас это позволяло ей вести допрос в шаловливой манере. – Материально, очевидно, обеспечен. Цель в жизни…
Кора выжидательно замолчала.
– Приятное времяпрепровождение, – подсказал я, все еще не поворачивая головы.
С закрытыми глазами легко представить себе, как урчание двигателя сливается с рокотом проходящих через микрокомпьютер битов информации. Я все еще не доверял по-настоящему этой проклятой штуковине – иначе, оставив его у кормила, позволил бы дремоте перейти в глубокий спокойный сон. И избежал бы неприятного вопроса… Точнее, отсрочил бы его. Рано или поздно мне все равно было бы не отвертеться. Кора подбиралась к этому уже несколько дней.
– Каковое ты возвел в ранг искусства, – продолжила она. – Глаза голубые. Волосы темные, вьющиеся. Черты лица строгие, пристрастный человек мог бы даже сказать красивые. Видимых…
Да, практически невидимые. При нормальных обстоятельствах. Именно поэтому ее голос затих. Шрамы были хорошо укрыты теми самыми «темными, вьющимися». Кора обнаружила их неделю назад, когда моя голова лежала у нее на коленях, и, естественно, заинтересовалась. Внезапно мне почудилось, что этим вопросом она пилит меня постоянно, и чертовски захотелось, чтобы меня оставили в покое.
Я знал, что, если прямо попросить ее отвязаться, она отвяжется. Но, разумеется, после этого я больше ее никогда не увижу. А я стал замечать, что очень хочу и впредь ее видеть.
Похоже, Кору тянуло ко мне сильнее, чем требовалось условиями «летнего романа», и я…
Я повернул голову, положив ее на сложенные руки, и посмотрел на Кору. Она тоже была высокой, футов шести ростом. Сейчас ее изящное тело вытянулось на расстеленном на палубе пляжном полотенце. Она сняла лифчик купальника, но держала его под рукой – на непредвиденный случай. На случай серьезной ссоры со мной, к примеру.
В сущности, осмотрительная молодая женщина, какой и надлежит быть школьной учительнице. В сущности, красивая. Лицо не голливудское, нет-нет. Темные волосы, остриженные короче, чем диктовалось нынешней модой, потому что, по ее словам, за такими легче ухаживать, а в жизни есть вещи поважнее прически… Но самое главное, я очень не хотел ее терять.
