Телефон звонил так долго и настойчиво, что девушка наконец открыла глаза. До нее постепенно дошло, что звонки повторяются почти две минуты. «Кому я нужна?» Девушка села в постели и зажала ладонями виски. Она не выспалась и чувствовала – алкоголь не успел выветриться. Когда она шла к телефону, ее заметно пошатывало.
– Татьяна?! – гневно захлебнулся знакомый голос в трубке. – Может, хватит так пугать?
– Кого? – Девушка оперлась плечом о стену и уставилась в окно. За окном – солнечный день, бешено раскачивается верхушка тополя. На улице ветрено, но в ее квартире – сонная тишина, неподвижный прокуренный воздух.
– Я тебе чуть «скорую» не вызвала, – уже более хладнокровно сообщила подруга. – Думала, ты без сознания. Я же знаю, ты дома сидишь! У тебя что – все сбережения в долларах?
Таня недоуменно подняла бровь. Обсуждать такие темы по телефону… «Ксения явно сдурела, что это с ней? Сама же понимает, об этом не говорят…» Но та настойчиво твердила свое, и постепенно Таня поняла – что-то случилось за те дни, которые она провела взаперти, в постели, в полупьяном состоянии. Она перебила подругу:
– Погоди, неужели доллары отменили?!
– Да если бы! С луны ты свалилась? – разъяренно выкрикнула подруга. – В нашем универмаге уже никакого порошка нет, а доллар сегодня стоит семнадцать рублей! Ты что – всем уже запаслась?! Или курить бросила?! Твои сигареты тридцать рублей пачка стоят! Клуша! Я в Тушино еду за колготками, хочешь со мной?
Таня попросила дать ей время, чтобы опомниться, и положила трубку. Она не совсем поверила подруге, та явно что-то преувеличила. Девушка чувствовала себя так, будто ее оглушили. Оглушили вторично за последнюю неделю. Но этот удар был ничтожен по сравнению с первым… И все-таки он что-то сдвинул с места.
Впервые за неделю она подошла к балконной двери и открыла ее. Все последние дни дверь оставалась закрытой. Таня боялась, что в один из моментов не выдержит и шагнет через перила. Удержать ее было некому – она жила одна. И вот теперь, забыв об этом страхе, она бессознательно вышла на балкон, вдохнула свежий воздух… Внизу, на асфальте перед подъездом, она увидела маленькую карусель из желтых листьев, пляшущих на ветру. И это как-то укололо ее. Из жизни полностью выпала неделя. За это время пришла осень. И еще что-то случилось в стране, но все же главной новостью пока была осень.
Таня стояла, опершись на перила, и смотрела вниз. Она была в легкой маечке, и ветер прохватывал ее насквозь. И все-таки, как это иной раз приятно – замерзнуть! Хоть как-то ощутить, что жизнь продолжается! Она стояла на балконе долго, пока совсем не окоченела. А когда вернулась в комнату, там снова надрывался телефон. На этот раз звонок был междугородний. Звонила мать из Калининграда. И, поговорив с нею несколько минут, Таня поняла – Ксения вовсе не шутила. Мать намеками выясняла, сколько у дочери наличности в долларах, сколько – в рублях и сколько – в банке. Прямым текстом сообщила только, что цены катастрофические. А когда мать поняла, что дочь ни сном ни духом не ведает о том, что творится, то почему-то тоже пришла в ярость, как и Ксения. Видно, люди воспринимали подобное равнодушие как преступление.
– Включи телевизор! – закричала мать. – Я с ней разговариваю как с нормальной, а она только «как» да «чего»! Рубль обвалился!
Через час Таня уже более ясно представляла себе ситуацию. Она напряженно сидела перед включенным телевизором, отпивала кофе, затягивалась сигаретой и просто физически ощущала, как эти продукты дорожают у нее в руках. И только когда новости закончились и пошла реклама, Таня представила свое положение до конца. По сравнению с теми гражданами, которые мелькали на экране, она пострадала незначительно. Кроме небольшого рублевого счета в Сбербанке, муж оставил ей три с половиной тысячи долларов. Эти деньги она не успела положить в банк. В последний раз она видела их в «стенке», в ящике с медикаментами. Таня встала и выдвинула ящик, достала оттуда белый конверт, заглянула туда… Деньги оказались на месте. Впору было обрадоваться, но она почему-то не обрадовалась. Горло снова сжимали знакомые спазмы, как перед рыданиями. Но слез больше не было – она, похоже, выплакала их без остатка.
