Хлоя
Тонкие, извилистые и закрученные лозы ежевики цеплялись за
подол. Дорога, которая сперва была широкой и светлой, как-то
неожиданно превратилась в мрачную узкую тропку, со всех сторон
зажатую темными деревьями. От сырых листьев, бурым пожухлым ковром
валяющихся под ногами, юбка намокла и тянула к земле.
– Угораздило же, – я в очередной раз дернула зацепившееся
платье. С тихим «крак» наряд возвестил, что ткань все же не
настолько крепкая, как мне казалось. Придется дома зашивать. Как
только отстираю все это безобразие. – И было же утром солнце.
Погода на самом деле вела себя вовсе не так, как обычно. Яркий,
вполне теплый день вдруг превратился во что-то мрачное и сырое. С
неба в любую минуту были готовы повалить крупные холодные капли
осеннего дождя.
И не то чтобы я была настолько упертой, продолжая искать нужные
мне грибы, просто дорога уводила совсем не туда. Я не узнавала
тропу.
– Главное, не паниковать, – тихо напомнила сама себе, поправляя
корзинку, начинающую существенно оттягивать руку.
Теперь, когда тревога поднялась откуда-то из глубины, я
заметила, что молчат и птицы. Слышался только тихий и мрачный скрип
деревьев, от которого даже у меня, не самой пугливой на свете,
замирало все внутри.
Я остановилась, заметив, что тропа впереди почти полностью
пропала, и на миг прикрыла глаза.
– Тихо. Успокойся, Хлоя. Медленный вдох, выдох, и все встанет на
свои места.
Почувствовав, что сердцебиение немного замедлилось, я вновь
открыла глаза. Лес вокруг, кажется, и не изменился, но мрачности
стало чуть меньше.
Подхватив корзинку, я уверенно развернулась в ту сторону, где
мне бликами солнечных лучей виделся выход.
А затем случилось странное и пугающее.
Кто-то дернул меня за прядь, давно выбившуюся из косы. Я не
видела, но чувствовала, как кто-то раз за разом дергает за волосы,
и не могла ни вздохнуть, ни пошевелиться. Все тело словно окаменело
и покрылось льдом, как у жабы в начале весны.
– Фью! – это прозвучало едва слышно, но я почти оглохла, разом
упав на колени и выронив свою корзину. Светлыми пятнами по темной
листве покатились рассыпанные грибы. Сердце грохотало в ушах,
стучало о ребра, причиняя боль, а я, сколько ни крутила головой, не
видела, кто это произнес!
– Ишь. Смелая, – и в тихом, с шипением и шуршанием, слове то ли
восхищение, то ли презрение.
Не в силах больше терпеть, я подскочила, путаясь и спотыкаясь о
юбку. Под ноги то и дело кидались корни, норовя поймать, а я все
бежала, чувствуя чужое щекочущее дыхание на собственной щеке у
самого уха.
И тихий хохот позади. И шорохи, очень похожие на быстрые шаги. И
какой-то стрекот, от которого все леденело, а глаза словно бы
переставали видеть.
Споткнувшись в очередной раз, я растянулась на сырой листве,
сильно ударившись коленом. От падения у меня вырвались тихие
всхлипы. Я прикрыла лицо руками, не желая видеть ни того, что
крадется и смеется позади, ни этой выползающей из низин тьмы
вокруг.
Ощущение чужого присутствия усилилось. Сквозь пальцы меня обдало
светом, и я решилась открыть глаза, едва тут же не ослепнув. Яркое,
сияющее размытое пятно мелькнуло прямо перед носом, заставив
отпрянуть.
Чувствуя, что еще немного, и сердце вырвется наружу, широко
распахнув глаза от нового приступа ужаса, я вскочила на ноги и
бросилась в сторону. Совсем не разбирая дороги, не зная, где давно
утерянная тропинка, я неслась, а позади, словно искры из костра,
мчались, не отставая, два или три огонька.
Желая поймать кого-то.
Кого-то такого, как я.
Темнота вокруг сгущалась все сильнее. Ветви хлестали по щекам,
но ощущение, что нельзя, нельзя останавливаться, было слишком
ярким. Предчувствие беды переполняло, как и уверенность, что у меня
только один шанс спастись, иначе я больше никогда не выберусь из
этого леса, не увижу отца и брата с сестрой. Все это подгоняло не
хуже плетей.
