Глава первая
Гусеницы и бабочки
Россия, город N-ск
Начало нулевых
– Мороженое! Покупайте мороженое!
Продавщица соблазняла детей сказочными сладостями, как ведьма из Пряничного домика. Голубой уличный лоток притаился между цветочной лужайкой и пышной елью. Он выглядел так заманчиво, что я остановилась в нерешительности, бросив взгляд на наручные часы с розовым пластиковым ремешком. Времени оставалось совсем мало. Тяжело вздохнув, прошла мимо стаканчиков пломбира и клубничного фруктового льда.
После больничных процедур ноги предательски размякли, стали ватными и слабыми. «Хорошо для тонуса», – говорил мне лечащий врач-невропатолог. Но какой к чёрту тонус, если постоянно опаздываешь?
Я медленно брела по аллее, окружённой невысокими деревьями. Солнечные лучи рассеивались сквозь них, падали на хорошо прогретый асфальт. Свет смешивался с тенью, как причудливая детская мозаика на полу. От него рябило в глазах, и я пожалела, что не взяла с собой любимые солнцезащитные очки. Чёрные стёкла, яркая сине-розовая оправа в стиле «черепашки-ниндзя». Очки выглядели немного по-детски, но мне не хотелось с ними расставаться. К некоторым вещам порой привязываешься сильнее, чем к людям.
Стояла невыносимая жара – даром, что сентябрь. Утром я надела джинсы и плотную вязаную кофту. Как оказалось, зря. Волосы растрепались и намокли, отросшая чёлка лезла в глаза. Я ощущала, как капли пота ползут по спине – противные, точно мошки. Тело, пропитанное массажным маслом Johnson's Baby, всё ещё оставалось липким. Массажистка в больнице использовала именно эту марку. Она считала, что нет ничего лучше Johnson's Baby, потому что так говорили в рекламе. Я разницы не ощущала. По крайней мере, от меня приятно пахло. Не «змеиным бальзамом», – и на том спасибо. От него запах впитывается в одежду намертво, а окружающие с подозрением принюхиваются, как будто вопрошая, кто принёс в комнату копчёную скумбрию и позабыл о ней на три дня.
Идущая мимо женщина украдкой посмотрела на меня. О, этот взгляд мне хорошо знаком!
Жалость. Гадкая, оскорбительная жалость.
Минус проживания в маленьком провинциальном городе заключается в том, что все друг друга знают, если не прямо – так через третье-пятое рукопожатие. Худшее, что может с тобой случиться – это быть слишком приметной. Приговор похлеще того, что вписан в мою историю болезни.
Сама по себе инвалидность не так уж страшна. Рано или поздно проблемы со здоровьем настигнут всех. В конце концов, вся наша жизнь ведёт лишь к увяданию и смерти. Эта мысль пришла мне в голову лет в восемь. Мне хотелось её записать в милый альбом афоризмов с куклой Барби, но в этот момент меня засунули в какую-то капсулу, будто из фантастического фильма, и велели там лежать полчаса. Кажется, то была томография головного мозга. Или обследование шейного отдела? Я уж всего и не упомню.
Мысль потерялась, а суть осталась. Страдание неизбежно. Оно похоже на вдох. Глубокий мучительный вдох, за которым следует короткий счастливый выдох. Потом снова вдох – и так по кругу. Мои счастливые выдохи омрачались сочувствующими взглядами тех, кому попросту до зарезу нужно проявить доброту к бедняжке, с трудом волокущую парализованную наполовину ногу. Точно такими же взглядами награждают собаку о трёх ногах или одноглазого котика. Ах, как жалко! Как жалко… При этом упитанный котик может уплетать вкусную сосиску и чувствовать себя вполне недурственно, а собака, хоть и не без труда, с радостью носиться по парку.
Больше всего мне хотелось, чтобы от меня отстали. Не таращили глаза, не шептались за спиной, не смеялись как слабоумные и не комментировали мою походку любым способом. Хуже всего было, если со мной пытались заговорить. Я старалась сохранить хотя бы крошечные остатки любви к ближним, но Господь испытывал моё терпение, которым вдобавок не то чтобы щедро наделил. Отмерил, как соду на кончике ножа – в тесто на блины, не более.
