— «Nil inultum remanebit», — вслух
прочитал я во второй раз напечатанную строчку на белом листе и
задумался. Что за херня? Что это значит? Кто оставил? А, точнее,
кто передал? Оставил-таки как раз известно кто, — моя помощница по
хозяйству Антонина Павловна. Только почему на кровати, а не в
кабинете на столе? И что это значит? То, что это латынь ясно сразу.
Изучал когда-то в универе. Но перевести сейчас не смогу. Надо
погуглить.
Кинув взгляд на запястье правой
руки, тут же засунул странный лист бумаги во внутренний карман
пиджака. Некогда сейчас ерундой голову забивать.
Быстрым шагом вышел из дома.
Привычным движением запрыгнул в Терамонт и нажал на пульте кнопку
открывания ворот, как услышал звук входящего вызова.
— Да, Антонина Павловна.
— Глеб Вадимович, доброе утро!
Извините, я вчера не слышала вашего звонка.
— Я спросить хотел, кто вчера принёс
листок, который вы оставили в спальне?
Секундное замешательство в голосе
помощницы по ту сторону телефона принесло мне плохое
предчувствие.
— Э-э-э... Я в спальню не заходила.
Нет, я заходила, прибирала там, но не оставляла ничего. А всю
корреспонденцию я всегда кладу вам на стол в кабинете. Вы же
знаете.
— Антонина Павловна, вы уверены? То
есть точно никого не было? Может быть, кто-нибудь приходил? В дверь
звонил?
— Нет, нет! Совершенно точно. Я была
одна.
— Я понял, — сбросив вызов и
задумавшись над чертовщиной, положил телефон в карман.
Когда потянулся к кнопке старт/стоп,
меня резко отбросило назад, а правое плечо обдало огнём. Такое
чувство, словно раскалённый кусок железа воткнули в тело. Нет,
меня, конечно же, раскалённым железом не пытали, и никто ничего
никуда не втыкал. Но представить-то вполне можно.
Что за?..
— Твою мать! Это снайпер, что ли? —
глядя на сквозное круглое отверстие лобового стекла, я, наконец,
сделал логичное и своевременное умозаключение.
Резко съехал вниз по сидению и,
непроизвольно издав стон боли сквозь сжатые зубы, выругался.
Придавил плечо левой ладонью, бочком выбрался из машины и
перебежками двинулся в сторону дома. Весь путь от машины до входной
двери чувствовал на себе чужой взгляд через прицел. Охренеть, какое
это неприятное чувство — быть мишенью. Утешало одно: если бы хотели
убить, то выстрелили бы уже. Но, несмотря на это, шторы я в доме
всё же задёрнул везде, стараясь не сильно святиться в проёмах
окон.
Вызвал скорую. Немного
посомневавшись, звонить ли в полицию, вызвонил и их. Огнестрел
всё-таки. По-любому приедут. Не с моей подачи, так медики вызовут.
В ванной не без труда стянул пиджак, рубашку... И, откровенно
говоря, мне поплохело. Я никогда не был хлюпиком. В детстве и
юности много дрался не на жизнь, а на смерть, но так уж вышло, что
всегда обходилось без серьёзных ран. А сейчас вид собственного
продырявленного насквозь плеча со струйками крови, стекающими по
груди и спине, вызвал лёгкую тошноту.
Навылет. Интересно. Это мне так
повезло, что вряд ли или всё-таки намеренно выстрел был сделан с
учётом лёгкого ранения? И кому это понадобилось?
А дальше всё пошло по накатанной, но
без моего желания: полиция, карета скорой помощи, допрос и всё в
подобном неприятном духе.
— Стас, отстань! У меня уже был
допрос. Ты нахрена совещание отменил? Мог же без меня провести! Нам
нельзя потерять контракт с этой Занозой, — чуть позже выговаривал я
своему заместителю и, по совместительству, хорошему товарищу в
больничной палате.
— Ты шутишь? При чём здесь твоя
Заноза? А, у тебя, наверное, всё ещё шок. Ты поэтому бред несёшь.
Или от наркоза не отошёл до конца. Я слышал, такое бывает. Глеб, в
тебя стреляли! — раздухарился неугомонный и нередко излишне
эмоциональный Стас Флоров.
— Я в курсе.
