537 год.
Британия
Тот год выдался темным и смутным. Сразу после Крещения моровая язва, явившаяся из-за южного моря, прошла по Острову, унеся многие тысячи жизней. В Винчестере и Гластонбери, в Корнуолле и на севере, в земле пиктов – всюду горели погребальные костры. При дворе короля Пендрагона в Камелоте оказался спущен его флаг, с алым змеем. Церкви не успевали отпевать умерших, и могильщикам предстояло немало работы.
Едва прошла эпидемия – началась смута. Опять восстали при оружии саксы, что были разгромлены пятнадцать лет назад при горе Бадон, – и пошли войной на пределы Логрии, предавая огню поселения гаэлов и римлян. Народ надеялся, что король призовет своих рыцарей, как делал это не раз прежде, дабы изгнать неприятеля. Но между рыцарями и монархом случился разлад.
Первый из пэров Круглого стола, сэр Ланселот из Бенвика, прозванный Озерным, предался грешной связи с супругой короля, королевой Джиневрой. Храбреца, прежде честно служившего Альбиону, обвинили в измене. Сэр Гавейн, герцог Оркнея, требовал его головы. Государь стремился примирить вассалов, но, опозоренный и ославленный рогоносцем сам, не имел уже уважения среди подданных.
Благородные лорды сошлись в битве, когда принадлежавший сэру Ланселоту замок Бенвик оказался осажден войском сэра Гавейна. Король явился с малой свитой, горяча коней, и надеялся вразумить подданных, но он опоздал. Оба рыцаря, бывшие прежде боевыми товарищами и почти друзьями, сошлись в поединке – преломили сперва копья, а после взялись за мечи. Долго шел тот бой, и наконец сэр Гавейн пал бездыханным. Ланселот победил, но мало было чести в той победе.
Понимая, что предал сюзерена и погубил соратника, выступавшего за доброе имя королевского дома, опозоренный рыцарь, в окружении врагов и друзей, преломил свой меч – и обернулся лицом к государю, Артуру, сыну Утера, что звался Пендрагоном.
– Мой повелитель и друг, – сказал сэр Ланселот, и свидетели клялись потом: он с трудом сдерживал слезы, – я не стану больше отрицать преступлений, в совершении которых меня упрекали. Я обманул ваше доверие и запятнал ваше доброе имя. Хотите срубить мою дурную голову с плеч – поскорее сделайте это.
Рыцарь шагнул вперед, отбросив в сторону рукоять с обломком клинка, и встал перед королем на колени. Решительный и непреклонный, непоколебимый в битве, ни перед кем не отводивший глаз, сейчас герой Альбиона казался таким же сломленным, как был сломан его меч. Ланселот опустил голову.
С минуту его сюзерен стоял молча: Артур Пендрагон явился сюда, желая убедить рыцарей не сражаться друг с другом, – но один уже лежал на земле бездыханный, и гнев, овладевший владыкой Камелота, оказался силен. Он смотрел на вассала – и вспоминал, как тот клялся ему в верности и вместе с ним ездил на битву, а затем предательски и подло овладел женой Артура на их общем супружеском ложе. Вспоминал Артур и насмешливые шепотки придворных, что достигали в последние недели его слуха. Он думал о похабных песнях, что уже распевают, небось, на площадях ваганты.
Ярость кипела, ища выхода. Один взмах меча – и предатель падет, а вместе с тем очистится изгаженная королевская честь.
Пальцы короля сомкнулись на рукояти Экскалибура, клинка, подаренного ему чародейкой. Артур до середины выдвинул меч из ножен, и солнце осветило древние письмена, отчеканенные на лезвии, – слова на языке, что был старше латыни, и эллинского, и наречий гаэлов. Стояли, затаив дыхание, подданные… а затем государь спрятал меч обратно.
– Живи как хочешь, – сказал он сухо. – Если ты подохнешь, то не от моей руки. Эй, вы! – возвысил Артур голос. – Сим дарую этому человеку мое королевское прощение. Кто тронет его впредь, окажется виновен перед законом. Бедивер, – распорядился он дворецкому, – устройте Гавейну достойные похороны.
