– Даешь альтернативную свадьбу! – Антон бился головой о крышу. – Невеста в черном, жених в голубом!
Бился снова. Машину здорово швыряло на камнях, или что там под колесами, черт, ничего не видно: только белый капот в засохших брызгах грязи, – «белый», то задиравшийся, то ухавший вниз, как нос лодки. «Титаника»… Широченный капот широченного олдскульного седана.
– Жених в платье! – с готовностью подхватил Рома. – Невеста в… в…
– В белых туфлях не в тон костюму!.. В белых остроносых туфлях!
Даже в критические минуты (а по салону летало все – какая-то железная мелочь, которая до того мирно грелась на приборной панели; все болталось; какие-то, черт побери, бусы повешены на зеркало) Аню не оставляла язвительность, можно сказать – перманентный сарказм.
Седан уже буквально скакал по валунам в тахикардии, – эта машина привыкла к другим дорогам и к другому обращению: приземистая роскошь прежних времен… и толстый-толстый слой хрома, опоясавший стекла.
– …Невеста нажралась на мальчишнике, а жених потрогал хозяйство стриптизера!
Взрывы хохота. Потоки бреда. (Сквозь шторм, и удары камней о дно, и жалобный скрип рессор, и рык: движок почти сорвал голос.)
Непонятно зачем, но Антон поправлял и поправлял зеркало – в нем бешено мелькали только головы, что, собственно, и навело на «альтернативную» хохму: Оксана, стриженная под мальчика, с большими, как у ребенка, глазами; скачок! – чуть почки не отшибло; Рома с болтавшимися светлыми патлами – скачок! – …и какой-то блуждающей улыбкой, что делало его похожим на обаяшку-маньяка из мистических триллеров девяностых.
– По-моему, мы потеряли диск, – прокричал Рома, заметив, кажется, взгляд в дикой пляске зеркала; неясно – как вообще можно различить потерю диска в дикой пляске.
– Скажи спасибо, что еще не развалились. – Антон теперь изображал матерого водилу. – Тут вообще задний мост отгнил от кузова…
– Да с фига?..
– А «Волги» всегда гниют.
На этой оптимистической ноте наконец остановились, Антон втопил педаль слишком резко (но здесь нельзя привыкнуть) – и все в салоне дернулось в последний раз.
Оседала пыль. Перевели дыхание. Движок перевел дыхание.
– Как тут красиво! – сказала Аня.
Перед ними открылось море: отчего-то даже не голубое, а сине-зеленое, такой насыщенный цвет. Спокойное, чуть побитое солнечной рябью. И плеск волн, преувеличенно громкий, как звуковая дорожка кино. И никого. Сюда, наверное, вообще нельзя было доехать, то есть «Волга» совершила последний подвиг, переваливаясь через белые камни, проступившие сквозь почву, как кости старой-престарой земли.
Распахнули, откинули тяжелые двери: непонятно, где горячее – в распаренном «внутри» или снаружи, где воздух не шевелится вообще.
– Потрясно! – крикнула Оксана и, выскочив, мгновенно содрала с себя сырые футболку и шорты. Трусы, как известно, она не носила из принципа. Сиреневатые следы богатых «волговских» диванов. – Надо было всегда сюда ходить!
– Да, сюда доберешься!.. – крикнули ей вслед, хотя она уже не слышала – побежала и прыгнула в море.
Аня подбирала с коврика рассыпанную ерунду.
Со стороны, из низкой рощицы непонятно чего, орали цикады.
Рома вышел, картинно встал у машины – нога за ногу, оперся о ребро жесткости переднего крыла, – и закурил, откидывая рассыпанные в тряске волосы. (Рассыпанную ерунду.) Странно. Когда выезжали, вроде же в резинке был.
– Даю вам две минуты на разграбление корабля.
Откровенно глупый призыв – они ж не мародеры, да и что здесь возьмешь?! – но Аня все равно открыла перчаточник, извлекла какие-то винтики-шпунтики, пузырек без этикетки, толстого коричневого стекла, долго нюхала.
