Встретив истинную, ты не сразу почувствуешь ее.
Отныне ты бессмертен, никакое орудие не причинит тебе вреда: ни
магическое, ни физическое.
Отныне ты смертен, твоя смерть хранится в этом яйце.
Только истинная сможет взять его в руки.
Только она вольна возродить дракона и кошейра и пробудить твое
сердце.
Отныне ты страж обычной академии магии. Без чувств, эмоций и
пристрастий.
Помни, как только истинная возьмет в руки яйцо с душами дракона
и кошейра, ей нестерпимо захочется разбить его.
Смерть от руки истинной, — как тебе?
Желанная, сладкая смерть, ведь за века и тысячелетия ты устанешь
от бессмысленного существования.
Я стояла у ростового зеркала и пыталась понять, как жить дальше.
На свое отражение глянула мельком, в больнице насмотрелась. Однако
сколько ни всматривалась в черты, которые должны быть мне знакомы,
но ни единого проблеска узнавания. Синяк уже почти сошел, осталась
только желтизна, сползшая от места чуть выше виска к краю
глаза.
Сейчас я рассматривала раму. Видно, что зеркало старинное,
тяжелое. Рама из цельного красного дерева. Мастер имел не только
хороший вкус, но и немалый талант.
Неделю назад я неудачно или, быть может, удачно, кто знает,
упала и потеряла память. Очнулась в палате, и мне рассказали, что,
оказывается, я упала в обморок, узнав, что мои родители и младшая
сестренка попали в жуткую автомобильную аварию и умерли в
больнице.
Мне позвонили с номера сестры и сообщили, куда везут родных,
тогда они еще дышали. Я приехала через час, так как застряла в
пробке, чтобы на ресепшене услышать самое страшное из возможного.
Поймать, падающую меня, никто не успел, я ударилась головой сначала
о железный стул, а потом об каменный пол.
Как выжила непонятно, даже врачи удивлялись. Только небольшое
сотрясение и полная потеря памяти. Еще мне рассказали, что потеряла
я не только память, но и ребенка. Срок был маленьким, и неизвестно,
знала ли я о беременности, и кто отец ребенка.
Да, что уж говорить, я не знаю, есть ли у меня муж, родня,
друзья. Когда я вбежала в приемный покой, при мне была только
сумка. Позже в палате, дождавшись ухода медсестры, огорошившей меня
новостями, я принялась чуть заторможено, но методично и внимательно
изучать содержимое.
Отчего-то я не осознавала горя, свалившегося на меня. Знала, что
должна расплакаться, ведь наверняка, я очень любила родных. Но
белый шум, окружавший мое сознание, не давал в полной мере осознать
и прочувствовать горечь потери. Я просто не помнила, чего
лишилась.
Было чувство, что я заморожена изнутри. Словно неживая, но в то
же время тело реагирует и на боль, и на любые другие внешние
раздражители.
Почему-то сразу лезть в основной отсек сумки было неловко,
словно капаюсь в чужом имуществе. Поэтому открыла замочек заднего
маленького кармашка и вынула оттуда две карточки от разных банков,
мелочь, тридцать пять рублей железными кругляшами и семьсот рублей
бумажными купюрами. Еще там были салфетки, простые белые и два чека
на общественный транспорт. Теперь я знала, что железной мелочи на
проезд в автобусе мне не хватит.
Вздохнула и аккуратно сложила все обратно. Только потом открыла
основной отсек, там оказалось еще три маленьких кармашка, два из
них на молниях. Первыми под руку попались бальзам для губ и
небольшая деревянная расческа. На ум пришло слово “гребешок”.
Карамелька в синей обертке и финиковый батончик, а также смятый чек
из продуктового магазина, зачем-то носки спортивного типа,
совершенно новые. Маленькая пачка влажных салфеток и бумажных
носовых платков. Да я, оказывается, чистюля. Кроме того, на дне
валялись пилочка, лейкопластырь, две визитки из магазинов,
ежедневная прокладка, несколько тампонов.
