Князь Буревой с умиротворением всматривался с холма в объятое
пламенем богатое селение перед собой. Языки огня жадно вгрызались и
пожирали брёвна добротных теремов, лизали замысловатые узоры
охранных рун, покрывавшие высокие двери.
Не помогли заклятья ведунов, вырезавших их под шепот
молитв...
Занялись огнем и горбившиеся низенькие домики с деревянными
пристройками для скота и мелкой живности. Сизый дым клубился над
крышами, поднимался к ещё тёмному предрассветному небу, смешиваясь
со скользящими по глади тяжёлыми облаками.
Вокруг царила неестественная тишь.
Звуки славного сражения, воинственные крики, лязг стали, плач и
стенания умирающих стихли. Всё живое затаилось на мгновения
кровавой бойни.
В камышах полноводной реки не шумел ветер, её серебристая гладь
не тревожилась медленной рябью рыбьих плавников. Цапли покинули эти
места ещё до начала сражения, другие обитающие здесь птицы
спрятались в растущих вдоль берегов кустарниках и густых ветвях
леса за частоколом.
Поредевшая волна из высоких, крепких, одетых в лёгкий доспех
словенских воинов сновала между домов и строений в поисках
выживших.
Буревой сплюнул на землю надоевшую травинку, что жевал во рту.
Опустил на пояс руки, правая была перетянута лоскутом чей-то
рубахи, пропиталась кровью и потом.
Где-то там внизу лежит его поверженный враг.
Достойный был противник. Редко встречались такие. Рана на память
от него осталась. Узором белесого шрама на коже потом можно
любоваться.
Древляне их не ждали. Под покровом ночи пара воинов по-тихому
пробрались к воротам, легко управились с караульными и раскрыли
ворота для остальной дружины. На шум выскочили пробудившиеся селяне
и оказали наконец сопротивление, но нападавшие задавили их числом и
внезапностью.
– Княже!
К Буревому, отвлекая от раздумий, подоспел сотник. Он вбежал на
вершину холма, а с ним и молодой княжич прибыл.
– Смотри, там кто-то движется.
Воебор указывал в сторону леса. Три невысокие тени, пригнувшись
крались по краю оврага к кромке берёзовой рощи. Дым от пламени
служил до сей поры им прикрытием, но не свезло, заметили
беглецов.
– Стреляй, сын! – твёрдый голос свирепого воина рассёк воздух
хлыстом.
Княжич выудил из колчана стрелу, натянул на тетиву лука,
прицелился. Дым рассеялся на несколько мгновений, позволив
рассмотреть, что там за тени такие, и княжич замер в
нерешительности. Сотник приставил ладонь ко лбу, обожжённые глаза
прищурил.
– Дети кажись.
– Никого нельзя оставлять в живых. Особенно отпрысков врагов,
они вырастут и придут мстить.
Буревой сам таким был.
Давным-давно, когда он мальчишкой бегал по земле, на его острог
напали варяги. Разграбили селение, женщин попортили, пленили
сильных мужей и девиц молодых красивых в рабство увели, а дома
сожгли. Ему чудом удалось улизнуть и отсидеться в зарослях
орешника. Тати колючки не сунулись проверить. Он кусал кулаки до
крови, чтобы не выть вслух, слёзы горечи глотал, а сердце
наполнялось яростью и жаждой расправы.
Буревой выжил, взрастил в себе чёрный яд ненависти к варяжским
племенам и однажды свершил месть – голова того вождя, что принёс
беду в его дом, скатилась с плеч. А он войском верным обзавелся и
княжество своё отстроил, городище целое!
Единственного сына растил по своему подобию. В походы с собой
брал на север, восток и запад, морем и сушей, завоёвывая один за
другим окрестные народы. Прививал ему отчаянную храбрость, жажду
власти и славы. Чтоб карал недругов без сожаления и правил после
него твёрдой волей.
Молодой княжич медлил.
Руки его, держащие крепко лук, дрожали, а сердце сжималось от
жалости к двум убегающим девочкам и мальчонке несколькими годками
младше.
Дети же! Как можно…
– Златояр! – от гневного окрика отца княжич вздрогнул.
