Шум такой, что пусти я себе пулю в лоб – никто и не услышит.
Работать здесь – сущее наказание. Дышать невозможно. С самого утра мечтаю я подышать свежим воздухом, да где же его возьмешь, когда трубы целый день дымят? А поблизости еще и речонка гнилая течет, и грузовики с обильным выхлопом снуют по двенадцати полосам проспекта Виа-Маржинал… вонь стоит такая, будто кит напукал. Кит ведь пукает, правда? Он же млекопитающее, так? Значит, пукает! Наверно, всплывает на поверхность воды множество пузырьков, которые взрываются в воздухе, точно новогодний фейерверк.
Оживленное тут место. Все двигается. А я сижу, как пришитый, на работе – в видеопрокате, что на автозаправочной станции, черт ее дери. Эта станция – ни дать ни взять нацистский концлагерь, видеопрокат – газовая камера, а я – ее невинная жертва. Если задержусь тут надолго – подохну мучительной смертью. Я всегда боялся загнуться от удушья. И теперь боюсь. Не считал, но когда-нибудь посчитаю, сколько в час проезжает передо мной автобусов, грузовиков и легковушек, да еще с таким шумом, что с ума сойти можно. Как будто Виа-Маржинал – это катальная горка чудовищных размеров. Когда я тут трахаю девчонку – дверь не закрываю, чтобы никто не догадался – ей страшно.
Поскольку без кислорода мне пока что не обойтись, приходится дышать ртом, чтобы не чувствовать этой вони, но при этом кажется, что рот набит дерьмом. Слюна отдает палеными покрышками и вкусом вчерашних поцелуев. Меня тошнит, да куда деваться – нельзя же все время дышать ртом! Через нос вонища проникает до самого желудка. Хочешь – не хочешь, а приходится от нее избавляться. Когда я пукаю дома или в комнате у Мальро – все жалуются, что я воздух испортил. Я говорю, что дело не во мне, а в гнилой речке и в выхлопном газе с проспекта Виа-Маржинал. Вонь из меня выходит такая, что в доме у Мальро дохнут все блохи.
На работе что пукай, что не пукай – один черт. Ни звука не слышно, ни запаха не чувствуется.
Как же я к этой гадости притерпелся? Хреново здесь! Но это ненадолго. Когда-нибудь брошу все и отправлюсь покорять мир – и плевать мне на всех! По правде говоря, лучше было бы здесь не проявляться и целый день ни фига не делать. А так сижу я в этой дыре с утра до вечера один да обслуживаю посетителей. На станции продают бензин, спирт и дизельное топливо. Асфальт перед нею весь в колдобинах. Фасадом она выходит на проспект Виа-Маржинал, а задворками на жилой массив. И там, и там хреново. И от шоферни, и от местных жителей одинаково воняет. Дальнобойщики заходят только для того, чтобы поглазеть на похабные фотки на коробках от видеофильмов или даже взять с собой. Я им тут же вырезаю. Не люблю грубиянов, тупиц, от которых несет старой покрышкой. Не люблю посторонних. Мне бы устроиться куда-нибудь подальше от хозяина да поближе к девчонкам, потому что без них я – никто, я – не Сид.
Прежде чем знакомиться со мной, познакомьтесь с моими посетителями, если сейчас кто-нибудь завалится в эту поганую дыру. Рожи у них веселые, у одних наглые, у других смущенные, а у большинства порочные. Входя, они орут во всю глотку, чтобы мне было слышно среди такого шума. Все так загазовано, что лучше не курить, а то взорвешься к чертям собачьим. А здорово будет, если все взорвется! Пожарные наедут, повалит дым столбом, народ высыплет на улицу, телевизионщики притащатся… Покажут все по телику, а я буду спокойно глядеть да радоваться.
Ни дня больше не хочу барахтаться в этом дерьме. Мне восемнадцать лет, и помирать мне не охота лет, по крайней мере, до двадцати. Но раз уж я взялся рассказывать свою историю, то изложу все по порядку. Мне еще много чего надо успеть. Девок тут тусуется много – толстенькие, смугленькие, рот нараспашку, у одних ножки волосатенькие, у других бритые – в общем, на любой вкус, трахай – не хочу. Выберусь отсюда и подцеплю себе бабенку.
