Я сказал, будешь рожать!

— В машину ее, — слышу знакомый голос. Карим Левицкий — собственной персоной, и его охрана.

Сердце рвется из груди, как я рвусь к ближайшему метро, стараясь сделать вид, что это не про меня. Но за спиной уже тяжелые шаги.

Я испуганно вскрикиваю, пытаюсь убежать, но это бесполезно. Меня как мешок пихают на заднее сидение, куда следом садится и сам сын президента. Одетый, как всегда с иголочки, излучающий власть и вседозволенность. Я ненавижу его. Я была уверена, что он про меня забыл. Как я вычеркнула его из жизни, не смотря на обнаруженную недавно беременность.

– Давно не виделись, Арина. Ничего сказать мне не хочешь?

Я прикрываю руками еще плоский живот. На автомате, прекрасно понимая, что с влиянием этого подонка я даже пискнуть не успею, как окажусь на операционном столе. Я не раз и не два думала про аборт, потому что не в моем положении рожать. Даже записалась, но так и не смогла себя заставить.

— Ничего.

— Мой? — кивает на мои скрещенные руки, а я отрицательно головой качаю.

— Нет, конечно. Кто бы посмел залететь от сына президента?

— Ерничаешь, Ариш, а я ведь не шучу. Лучше сама скажи, или поедем прямо сейчас тест ДНК делать.

Он ждет ответа, но всегда смотрит так, словно знает каждую мою дрожащую от страха мысль.

— Да зачем это тебе?! Какая разница?! Твой, не твой! Или что, ты резко воспылал ко мне любовью и хочешь создать семью?

— Не смеши. Твоя беременность — мой косяк. А за косяки приходится нести ответственность.

— Женишься на мне? — не могу не рассмеяться. Ну, кто я, обычная девочка из деревни Слободище, а он сын президента.

— Обеспечу тебя и ребенка всем необходимым.

— А если я откажусь? Я не хочу иметь с тобой ничего общего, понятно? Ты мне противен! Я вообще на аборт ехала!

— Я сказал, ты будешь рожать, — обрубает он поток моей истерики шипением. — А захочешь ты, потом быть с этим ребенком или стать просто суррогатной матерью, выбор за тобой.

— Ты не посмеешь отобрать у меня ребенка! Ты не… — резкий рывок, и все мое тело оказывается плотно прижато к его. В его глазах безнаказанность, власть и снисхождение.

— Радуйся, дура, ты своим залетом получила золотой билет. Никаких сводных братьев ублюдков, никакой работы по вечерам, никакого голода. Или хочешь, чтобы твой ребенок стал таким, как твои родственнички?

— В том, что он станет таким, как ты, тоже нет ничего хорошего.

— Воспитывать его будешь ты. Так что только от тебя зависит, каким он станет, — говорит он, чуть отталкивая меня и утыкается в свой рабочий планшет. – Сейчас едем на обследование, потом на твою новую квартиру. И, Арина, не трать мое время. Попробуешь сбежать, найду, ребенка увидеть не дам. По рукам?

— Словно у меня есть выбор.

— Материнский инстинкт – есть не у всех. Так что нет ничего плохого, в том, чтобы отказаться от ребенка и жить своей жизнью. Многие делают из этого бизнес, — поворачивает он голову, всматриваясь в мое лицо. Я невольно колени сжимаю крепче, словно у него работает рентген.

— Вот и нашел бы себе суррогатную, чего ко мне привязался?

— Трахать тебя понравилось, — вдруг накрывает мое бедро, сжимая так, словно стальными кольями. — Хочу еще.

— Мы так не договаривались. Я не хочу с тобой больше никогда…

— А кто сказал, что у тебя есть выбор? — нажимает он кнопку, от чего шторка между водителем и пассажирами поднимается.

Я качаю головой, прошу пощады взглядом, но, кажется, Карим Левицкий не знает такого слова. Он расстегивает молнию на брюках, давит на мой затылок, прижимая лицо к своему остро пахнущему по-мужски паху. Карим нажимает на щеки, толкая толстую головку прямо между зубов.