Я ТЕБЯ НЕ ЗНАЮ
Ульяна Соболева
.
Оказывается, мужчину можно любить и через двадцать лет так
же сильно, как и в самом начале.
P.S. Люблю тебя, мой самый
родной и самый лучший на свете.
Твоя Я
АННОТАЦИЯ:
А ведь я его любила все эти годы. Об этом редко задумываешься.
Через двадцать лет вас уже не шатает от страсти, и в животе не
прыгают бабочки, а секс, скорее, четко отработанный механизм,
работающий без сбоев. Муж превращается в кого-то типа родного брата
или лучшего друга…. Вы испытываете к этому человеку безграничную
нежность, уважение, трепет, иногда желание… но оно уже мало
напоминает то самое бешеное ощущение, которое он вызывал в вас
пусть даже десять лет назад. И только когда вас предают, вы
понимаете, насколько сильно любили и насколько вам больно…
ГЛАВА 1
Я никогда не задумывалась о том, что такое любовь. Зачем? Она у
меня была – светлая, красивая, блестящая, как обертка шоколадных
батончиков «маки» или «каракума». Помню, как всегда с каким-то
снисходительным сочувствием смотрела на разведенных женщин или на
тех, кто вступали в повторный брак. Мне казалось, они просто не
боролись за свое счастье и вели себя неправильно в семейной жизни.
Что значит – неправильно? Наверное, они не прощали своим мужьям
мелких проступков, не умели уступать… у них был отвратительный
секс, они запустили себя и так далее, и тому подобное. У меня было
много надуманных причин, почему у них не сложилась семейная жизнь,
а у меня все прекрасно.
Мне так казалось… Что у меня все прекрасно. Ведь я была замужем
двадцать один год. Я была с ним вместе уже на четыре года больше,
чем вообще жила сама, до него.
У нас трое детей, мы оба работаем на любимой работе, у нас нет
проблем с деньгами, мы почти никогда не ссорились… До последних
нескольких месяцев.
Я всегда считала себя счастливой. Да, именно счастливой в полном
смысле этого слова. Без оговорок, оглядок на пресловутое «но».
Скучно, банально и отвратительно счастливой. Определенно
отвратительно. Почему-то я сейчас могла сказать о своем счастье
именно это слово. Оно заклинило у меня в голове, пока я медленно
разрывала наши семейные фотографии на тонкие полоски.
Так
бывает – живешь с человеком, считаешь его родным, почти сросшимся с
тобой сиамским близнецом, думаешь, что знаешь каждую его привычку,
каждую родинку на теле, вкусы, предпочтения в еде и в музыке, и
вдруг оказывается, что все это время ты жила в своей собственной
сказке, в которой счастлива была только ты одна.
Я разорвала еще одну фотографию на кусочки и высыпала обрывки в
мусорное ведро. Их были тысячи, этих снимков, где мы с Кириллом
вдвоем или с нашими дочерями. Я любила их фотографировать. Его и
девочек. Фотография оставалась моим хобби и сейчас. Достала еще
одно фото и даже не заметила, как по щекам катятся слезы, а снимок
троится перед глазами, как размазанный акварельный рисунок.
Мы вдвоем на нашей очередной годовщине, кажется, лет десять
назад. У меня другой цвет волос, я на несколько килограммов худее и
на лице на несколько морщинок меньше. И он… совсем не изменившийся,
только седых волос еще нет на висках и немного тяжеловатого
взгляда, как сейчас. А лицо такое же красивое с забавными
морщинками в уголках глаз, родинкой у виска, в бело-черной рубашке,
которую я подарила ему на эту годовщину. Сколько раз я прижималась
к той родинке губами и чувствовала пульсацию жилки под ними…
Внутри больно защемило, так больно, что я не могла вдохнуть,
только рот широко открыла и тихо завыла, тонко, на высоких
тональностях. Боже! За год можно было привыкнуть, что мы не вместе…
Но я не привыкла и теперь отмечала нашу годовщину в одиночестве с
бокалом вина и несколькими семейными альбомами. Обвела в календаре
черным маркером дату 27 сентября и разревелась в голос, закрывая
рот двумя руками, чтобы не разбудить девочек.
