Бушующее море билось о скалы, разбрызгивая серую пену. Темные, почти черные тучи заволокли небо, сквозь которые местами пробивались солнечные, холодные лучи. На краю скалы, у самого обрыва, стоял человек, волосы которого развевал порывистый, пробирающий до самых костей ветер и задиристо играл с краями рубашки. Человеческое лицо было обращено к небу, будто искало спасения.
– Ты… очень красиво написала эту картину, – с восхищением проговорил Натан. Он аккуратно касался высохших мазков кончиками пальцев. Местами краска еще не схватилась, и парень рисковал где-нибудь да оставить свой отпечаток. – У тебя определенно талант.
– И что с того? – Мия держала в измазанной красками руке кисть, накладывая мазки на новый холст. Он был только-только начат. От ее коротких и точных движений материал холста слегка прогибался под ворсом кисточки. – Родители все равно не понимают моего увлечения, – усмехнулась она. – Ты ведь знаешь, как они относятся к этому: «Лучше бы ты училась вместо этих бесполезных картин», – голос она сделала неприятным, как делают обычно, когда передразнивают. – Отец хочет сделать из меня юриста, и я не могу этому сопротивляться…
Голова Мии слегка склонилась вбок. Она сосредоточенно смотрела на получавшиеся каракули, из которых потом сотворит шедевр.
– Когда мы были в галерее вчера, и ты вернулась поздно… – осторожно начал друг. Он снова повернулся к мрачной картине с морем. – Он ругал тебя?
Парень чувствовал вину, когда проговаривал это. Будто он подверг подругу опасности.
Мия отложила кисть, чем приковала внимание Натана к себе, и, повернувшись спиной к нему, задрала футболку и оголила спину. На бледной коже виднелись две фиолетово-синие полосы, по краям которых еще виднелись розоватые пятна.
– Ремень, – проговорила девушка и опустила футболку. Она повернулась к мольберту, но в глаза другу не посмотрела и, как ни в чем не бывало, продолжила делать свою работу.
– Почему ты не идешь в полицию? – внутри Натан чувствовал бессилие, смешанное со злостью и непониманием. Бессилие, потому что помочь девушке он ничем не мог, даже если бы вмешался, – то только усугубил бы ситуацию; злость – потому что отец подруги – редкостная сволочь, раз позволяет себе поднимать руку на собственную дочь; а непонимание – потому что на месте Мии он давно бы уже посадил этого мерзавца гнить за решетку.
– Тебе легко говорить… За это я получу еще больше. Тогда ты меня живой вообще не увидишь. У отца везде связи, ты же знаешь.
В глазах девушки блеснули слезы. Она быстро начала вытирать их руками и почувствовала, как Натан осторожно приобнял ее за талию, развернул и прижал к себе, поглаживая по спине. Ушибы отозвались слабой, ноющей и местами колющей болью, но девушка почти не обращала на них внимания. Ей нравились объятия друга. Кроме него так больше никто не утешал, а делал он это часто.
Они познакомились в песочнице. Натан играл со своим игрушечным трактором, а Мия строила замок из песка. Мальчик катал игрушку по воображаемой дороге и случайно, а может, специально (этого он уже не помнил) наехал на замок девочки. Та начала плакать, а он, немного испуганный ее реакцией, попытался исправить ситуацию, параллельно разговаривая, будто успокаивая девочку и строя для нее новый замок. Так началась их дружба. Они часто играли вместе, ходили друг к другу в гости, ведь жили в одном подъезде. Парень знал обо всем, что происходило в жизни Мии, а девушка – о его. У них не было друг от друга никаких секретов. Мама Натана полюбила веселую девочку, ставшую частой гостьей в их доме. Отца у мальчика не было. Мужчина ушел к другой женщине, когда Натану было три года, и ни разу не навестил сына. Родители самой Мии часто были строги, даже чересчур, а позже отец пристрастился поднимать на нее руку. Натан нередко оказывался рядом и утешал ее, чего не делала даже мать девочки. После избиений Мия часто хотела уйти из жизни, но благодаря Натану она до сих пор не сделала этого.
