Сорок пять – баба ягодка опять!
Народная мудрость
Желчью харкает злоба!
Народная мудрость
Глава 1. «Предательство»
Рождество Христово отсчитало 990 лет. В ту теплую осень накануне счастливого праздника урожая в деревне случилось невиданное действо! Поднялась пыль на песчаной дороге, стало шумно и тревожно. Где-то далеко плакали люди, поодаль всхрапывали кони, кто-то бряцал оружием и гневно кричал.
Стройная девушка годов семнадцати, простоволосая и чернявая, с любопытством выглядывала из удивительной по своей красоте избушки. Такие дома позволяли себе ставить только мастеровитые плотники, а прижилась эта чудная изба на отшибе небольшой деревни, возле самой околицы.
Удерживая тонкими белыми ручками от порывов ветра, распахнутые в разные стороны резные ставенки, девица внимательно всматривалась в поднимающиеся дымы в самом центре деревни. Русское поселение, что приютилось на самом краю Молохова лесного урочища, имело причудливое название Красатинка. Здесь, на бережке притока речки Иваты и примыкающей к низине деревенской околицы было не страшно, но посмотреть, почему кричат люди, очень хотелось.
Босоногую красавицу звали Ягодка.
Она быстро накинула неказистый платок и побежала к людям и идолам.
Многие десятилетия эти деревянные истуканы стояли в центральной части поселения и всегда были центром крестьянской жизни. Случалось, и жертвы им приносили! Но это только по великим дням и в наиважнейшие праздники. Чаще люди молили о помощи в трудный час. Сельчане видели в идолах великих судей, способных вознаградить за доброту и покарать за черствость, поэтому жертв не чурались – хрясь топором курочке или петушку по шее, вот тебе, и жертва! Реже гусику доставалось, но тоже случалось. А вот людей ни разу не отдавали на заклание. Понимали: негоже это, страшно и стыдно.
Ягодка стояла слегка в отдалении, а честной люд все прибывал и прибывал. Внезапно она оказалась уже в середке, в гуще событий – сюда пришли все. Людское сборище раздраженно колыхалось и вдруг затихло.
Девушка всматривалась в деревянные, черные от сажи глаза Перуна, выражавшие грозную ярость. В былые времена эти же самые очи идола могли выражать и решимость, и даже одобрение, но сейчас в них застыла немая злоба, да и не мудрено – больше старым богам не суждено оберегать своих чад, сегодня они будут низвергнуты и уничтожены. Народной вины в поругании святынь не было, но ответ за это злодеяние по традиции будут держать, конечно же, простые люди.
Смоленский князь повелел, и дружина поскакала исполнить его приказ. Ныне этим приказом стало уничтожение высших сил. Со слепой верностью и беспристрастностью пришлые дружинники вошли в поселение, и подожгли идолища Макоши, Сварога, Велеса и что самое ужасное – самого Перуна.
«Святотатство! Кто посмел?!!»
Никому неизвестно, что творилось в сердцах этих бравых мужей, которым приходилось бороться и с собой, и со своим же народом, но и люд русский, собравшийся на ужасное зрелище, покорностью не отличался. Помимо недовольных выкриков бородачей, стенаний и плача женщин и старух, воплей неразумных детей, были и гневные нападки, отражавшиеся ратниками незамедлительно и крайне жестоко.
Афонька-пастух, вооружившись длинной палкой, кинулся на защиту святынь. Пробиться сквозь кольцо мечников ему не удалось, как и двум другим, особо страждущим мужикам. Они все получили палицей по головам и пали замертво, окропив кровавыми брызгами черную утоптанную пыль. Народ заволновался, забурлил, но больше защитников не нашлось. Лишь только слепой и полностью седой старец проклинал и проклинал всех подряд: князя, дружинников, жителей Красатинки и даже самого себя.
Меж тем намоленные истуканы горели плохо, при этом закопченные и деформированные божьи тела выглядели еще более зловеще. И тогда недовольные результатом дружинники повалили идолов в грязь. Они топтали их и рубили боевыми топорами, они крошили деревянные останки в мелкую щепку, а после они выпили смородиновой браги и отправились к следующим деревням, оставив за собой огромный шум и горе.
