Глава 1
Лёгкий вечерний ветерок скользнул по щеке, задевая выбившуюся прядь у виска, словно сама природа, шепотом предлагает отдохнуть. Сквозь настежь распахнутое окно в мастерскую проникают звуки пробуждающегося к ночной жизни города: смех, шаги, обрывки разговоров. Они сплетаются в шумную, но тёплую симфонию, напоминающую, что мир за стенами полон жизни и чужого счастья. А я всё ещё здесь, склонившись над швейной машинкой, погружённая в свой мир ниток, тканей и усталости.
Боль в висках пульсирует в такт монотонному постукиванию иглы, будто сама швейная машина умоляла: «Хватит». Пальцы медленно теряют чувствительность, строчки начинают петлять, словно ткань взбунтовалась, не желая больше подчиняться. Это знак: пора остановиться. Как бы мне ни хотелось сделать ещё один заказ, прошить ещё один шов, я знаю – дальше будет только хуже. Усталость не щадит даже самые твёрдые намерения.
Мысль о том, что могу подвести миссис Шарп, тревожно сжимает сердце. Она с добротой разрешает мне задерживаться допоздна, зная, как отчаянно я нуждаюсь в каждом лишней монете. Её молчаливая поддержка – не просто жест милосердия, а тонкая нить, что держит меня на плаву. И потому ошибка, допущенная из-за усталости, это больше, чем просто испорченная строчка. Это – предательство доверия.
Собрав остатки сил, я выключаю машинку. Перед уходом снимаю рабочий платок. Тёмные пряди волос соскальзывают на плечи, чуть поблёскивая в тусклом свете лампы. В зеркале напротив моё отражение. Худощавая фигура, спрятанная в когда-то уютный, а теперь растянутый свитер. Уставшие карие глаза смотрят с недоверием, а тени под ними будто вросли в кожу, как немые свидетели ночей без сна и дней без отдыха. Протёртые брюки, мои единственные, ещё сохраняют подобие приличия, напоминая, что комфорт иногда единственная доступная роскошь.
Я глубоко вздыхаю. Это отражение – не просто картинка. Это я. Та, что держится.
– Терпи, Ави. Всего три месяца, – шепчу себе. – Всего три месяца, и всё закончится.
Оживлённая улица встречает меня мягкой, обволакивающей, прохладой, словно тихий голос, шепчущий: ещё один день позади, ты справилась. Люди несутся мимо, в спешке, в заботах, в своих привычных маршрутах. Их шаги сливаются в ровный, отстранённый гул – пульс большого города, равнодушного и живого одновременно. Я стараюсь раствориться в этом шуме, быть просто частью толпы. Незаметной. Неслышной.
Перебегаю дорогу и, поймав последние лучи ускользающего солнца, запрыгиваю в уходящий вагончик. Он стар, но надёжен.
Протиснувшись сквозь стоящих, устраиваюсь у окна. Вдох – и я позволяю себе немного выдохнуть. Фонари за стеклом вспыхивают один за другим, как огоньки на праздничной гирлянде. За окном рабочие окраины Северного района: дома, уставшие от времени, стены, напитавшиеся копотью, и здания без лиц.
Плотные кварталы, выстроенные для рабочих, кажутся грубыми и суровыми. Здесь – бетон, дым, гул. Заводы и станции идут цепью вдоль улиц, как железные великаны, не знающие усталости. Запах раскалённого металла и копоти въелся в стены, в одежду, в сам воздух. Это сердце промышленного Станбурга – его мощь и опора, но не место для мечтаний.
Когда вагончик пересекает мост, гладь воды отражает огни, и город вдруг меняется. Он раскрывается, как занавес в театре, показывая свою парадную сторону. Станбург в свете вечерних огней напоминает ожившую иллюстрацию из сказочной книги. В наступающих сумерках город оживает, окутанный мягким золотистым светом.
Чем дальше к югу, тем мягче становятся очертания улиц, тем нежнее дышит город. Он будто и не отсюда. Узкие улочки, мощёные брусчаткой, старинные особняки, витражи, ухоженные парки и запах кофе, перемешанный с цветочными духами. Здесь живут те, кто не боится будущего. У кого оно уже давно спланировано. И у кого за спиной – не только поддержка, но и имя. А я? Я смотрю на них, и чувствую, будто любуюсь чужой жизнью через витрину.
