Предводительница орков

– Когда мы, наконец, выдадим замуж эту дрянь? – раздражённо фыркнула Виолетта, держа грязную тряпку чуть ли не как оружие. – Я не обещала своей покойной, да дурной сводной сестре содержать её отродье до конца своих дней! В нашей глуши нет ни одного прилично обеспеченного мужика! Мне не нужны нищие юнцы, от которых ни гроша не получить! – И с явным злорадством она шлёпнула тряпкой по идеальному, как фарфор, лицу Фаэрайи. – У! Глаза у тебя ведьмины… За что боги дали красоту нищей оборванке, а?

В углу, скрючившись, угрюмо сопел Джонни – тучный, нескладный старший сын Виолетты. Он стоял неудобно, словно это была казнь, и с томной тоской смотрел на Фаэрайю, на её аппетитные формы, недоступные ему по материнским приказам. Её брак с ним был запрещён даже в мыслях – и он это понимал, но надежда жила в жадных глазах.

Фаэрайя молча и сдержанно мыла пол, сжав зубы до боли – в этом доме ей всё было противно, и особенно – голос приёмной матери, смешававший пренебрежение с ядовитой ненавистью. Но парализующая безысходность держала её крепче любых цепей.

Вдруг Виолетта грубо выхватила сына из оцепенения, толкнув его в сторону со словами с едкой неприязнью:

– Паршивец!

Она с ненавистью уставилась на стройную фигуру Фаэрайи, скрываемую лишь бедным изношенным платьем. Хватая девушку за воротник, и наклонившись практически вплотную, прошептала, выдыхая кисло-зловонным дыханием:

– Если увижу вас с Джонни ближе, чем от стены от стены – отправишься в лес кормить волков!

За ужином старый, дряхлый Сэм – глава семьи, истощённый болезнями и бедностью – с тяжестью слушал ворчание жены. Джонни громко чавкал, жадно уплетая похлёбку и оцарапывая пальцами жирное лицо. Трое младших детей ели скромные порции, завороженно наблюдая за этим театром.

– Виолетта, – с усталой добротой сказал Сэм, – Фаэрайя делает столько для нас… и по дому, и в поле, и с детьми. Как мы без неё?

Виолетта выпрямилась, гордая и ядовитая:

– А мне нужны деньги! Хочу её выдать дорого! И купить хорошую повозку, чтобы в город было не стыдно ехать!

Скоро в один из дней старая карга Виолетта с выпученными глазами вдруг озарилась радостью: в их деревне проездом остановился богатый торговец! Его 50-летний возраст ничем Виолетту не смущал.

– Я поговорила с этим господином! У него есть большая конюшня, деньги и несметное количество ткани, из которой шьют платья богачи! Он как раз ищет жену, и готов нам хорошо заплатить, если наша приживала ему понравится!

Сэм вздохнул.

Джонни в соседней комнате вздрогнул и напрягся.

Фаэрайя, мывшая посуду, от слабости в ногах облокотилась на стену и её глаза ломились от накатившей волны слёз.

В это время Виолетта рылась в своём сундуке с платьями, дойдя почти до дна.

– Ааа, вот оно, моё платье, которое подарила сестра… Я не носила его, потому что слишком видна в нём грудь… Настало время ему послужить нам…

– Одевай! – пихнула она его застывшей Фаэрайе.

Фаэрайя послушно удалилась в свою комнату и показалась мачехе в новом наряде. Платье изумительно ей шло и идеально сидело, а молодая большая грудь словно пылала жаром, от которого Джонни скрылся в своей комнате, получив удушающий стояк.

– Ты как шлюха! – заорала Виолетта, – снимай сейчас же и наденешь только к приезду господина Лестера!

Лестер не заставил себя долго ждать и явился на следующий день. Это был тощий, морщинистый старик с колкими, жадными глазами, которые сверкали подозрительным блеском, и лицом, испещрённым старыми шрамами и тяжёлой усталостью прожитых лет. Его холодный взгляд словно выискивал слабости и уязвимости в каждом, кто стоял перед ним.

Фаэрайя покорно поднялась, выпрямив грудь, упруго обтянутую глубоким вырезом платья. Её ангельское лицо, освещённое светло-русыми волосами, контрастировало с мрачным присутствием Лестера. Старик сладострастно причмокивал, оценивая не только внешний вид девушки, но и характер.