— У вас десять минут, — раздается
одновременно со щелчком замка.
Дверь распахивается и на пороге
появляется Демид. Как всегда, в строгом деловом костюме, собранный,
отстраненный…
Я знаю, что это спокойствие
наигранное, на самом деле он напряжен как струна. Его выдают руки,
сжатые в кулаки, желваки, нервно играющие на скулах и глаза. В них
клубится такая ярость, что хочется сбежать. Только некуда. Из
камеры следственного изолятора так просто не выпускают.
Он громко захлопывает за собой дверь
и оборачивается ко мне:
— Ну что, Лера? Повеселилась? —
широким жестом обводит унылое помещение. Жесткий сарказм бьет
наотмашь, заставляя виновато втягивать голову в плечи.
Сдерживаюсь, поднимаюсь с неудобной
койки и подхожу к нему. Пусть думает, что это вызов… на самом деле
мне хочет просто оказаться ближе, почувствовать его запах, тепло.
Хочется забраться к нему на руки, уткнуться носом в шею и дышать
им.
…Одержимость. Иначе это состояние
назвать нельзя. Больная, яростная, выворачивающая наизнанку.
Мысли путаются, стоит только
заглянуть в темные глаза. Пульс тут же разгоняется до запредельных
скоростей, и, кажется, будто воздуха больше не осталось. Я делаю
жадный вдох, малодушно надеясь, что он этого не заметит.
Непроизвольно облизываю пересохшие губы и прячу руки за спиной,
потому что желание прикоснуться к нему практически
непреодолимо.
Презрительно скривившись, он
скользит взглядом по моим спутанным волосам, по платью, оголяющему
плечи и едва прикрывающему зад. По туфлям на вызывающе высоком
каблуке. Зло скрипит зубами.
Злить его у меня всегда получалось
особенно хорошо.
— Я не обязана перед тобой
отчитываться. У меня была встреча с друзьями.
— М-м-м, — тянет он с кривой
усмешкой, — так звонила бы им. Друзьям своим. Пусть бы они твою
задницу спасали.
Мне нечего на это ответить. Сегодня
ночью я забыла обо всех миллиардах людей, населяющих эту планету, и
позвонила ему. Как всегда, только ему.
— С меня хватит, Лер. Я не мальчик
на побегушках, которому больше заняться нечем, кроме как
вытаскивать тебя из неприятностей.
— Завытаскивался, бедный, —
проворчала я, пытаясь спрятать тревогу за напускной
беспечностью.
Его взгляд внезапно становится таким
спокойным, отстраненным, холодным… как в начале нашего знакомства.
Я нагло улыбаюсь, но на самом деле эти перемены пугают до дрожи,
потому что чувствую, как прямо сейчас он отказывается от нас. От
меня.
Я сколько угодно могу себя убеждать,
что мне плевать, что таких как он пруд пруди, и стоит только
захотеть — все рухнут к моим ногам. Только это не правда. Таких как
Демид больше нет. Мы из разных вселенных, которые вообще никогда не
должны были пересечься.
— Я договорился. Тебя отпустят, —
произносит ровным голосом и сдвинув манжет, смотрит на часы, будто
ему не терпится уйти и избавиться от моего надоедливого
присутствия.
— Спасибо, Царь-батюшка…
— И на этом все, — равнодушно
перебивает, смотрит в упор, не моргая. Не оставляя надежды, —
точка.
Язвительные слова замирают у меня на
языке, а что-то внутри корчится в агонии и захлебывается черным
отчаянием. Мне хочется броситься к нему на шею, просить прощения,
умолять остаться, но упрямая гордость не позволяет этого
сделать.
— Ну все, так все, — развожу руками,
— было приятно познакомиться.
Боже, что я несу.
— Не уверен, что могу сказать то же
самое о тебе, — холодно припечатывает он, доламывая ту часть меня,
которая принадлежит ему.
— И что теперь? Женишься на своей
сушеной Вобле? — хочу побольнее его укусить, но получаю прямой,
твердый ответ:
— Женюсь. Как и планировал.
Он сделает это. Не назло мне, а
потому что так решил. Ему удобнее с Воблой. Она красивая,
воспитанная, обеспеченная. Ему под стать. Им вместе самое место на
обложке журнала о богатых и знаменитых, а мне — где-то на
задворках.
