Новый рассвет не принес облегчения. Стоило открыть глаза, как
тут же захотелось умереть. Отовсюду слышались стоны раненых, а в
воздухе витал запах смерти. Значит, сегодня ночью от нас ушел
кто-то еще, не захотев бороться и жить.
- Замия, вставай. - раздался довольно строгий голос тетушки. -
Скоро привезут еще раненных.
Ох, как же мне хотелось поспать еще чуть-чуть. Ведь заснула я
всего пару часов назад, едва закончив перевязку. Потерев руками
глаза, быстро поднялась с лежанки. Комната врачей и медсестер была
небольшой, два десятка лежанок, отгороженных друг от друга
простынями, развешенными на веревке. Небольшая печка, стол,
несколько стульев — вот все убранство. Но мы не жаловались:
кроме нас просто некому помочь бедным воинам.
Остывшая за ночь вода вернула бодрость и убрала с глаз
покраснение. Косынка скрыла синеву волос, осталось лишь накинуть
халат и надеть перчатки.
- Ну. Ты скоро там? - поторопила меня родственица.
Дернувшись, я в одно мгновение покинула "спальную зону" и
предстала перед немолодой женщиной с глазами, в которых,
словно печать, отражалась мудрость веков. Окинув меня придирчивым
взглядом, женщина кивнула на выход, и первая устремилась в
палаты.
Когда началась война, здесь был всего один шатер, очень большой,
на сотню коек, а теперь наш лагерь больше напоминал палаточный
город. Самых тяжелых клали в главный шатер поближе к лекарям. Чем
легче становилось воину, тем дальше его переселяли. На самой
окраине лежали больные, кто мог в случае нападения отразить атаку и
защитить врачей.
- Кто умер? - коротко поинтересовалась я, кивая встречным
знакомым.
- Мияса. - коротко выдохнула тетушка, а у меня внутри все
сжалось от невыносимой боли. Волевым усилием я загнала слезы
глубоко внутрь. Нельзя, чтобы больные видели подобные проявления
эмоций, мы должны быть всегда позитивны или хотя бы спокойны.
Слезами пациенту не поможешь.
У меня будет еще время оплакать малышку Миясу. Она была
единственной выжившей из деревни на границе боевых действий. Мы
выхаживали ее больше месяца, но если существо не хочет жить, ни
одна магия не поможет ему. Да и с чего ей хотеть жить? Всю деревню
вырезали на ее глазах, всех представительниц женского пола от мала
до велика насиловали на протяжении нескольких часов и всячески
издевались. Когда Миясу привезли ее тело было так изуродовано, что
даже бывалые лекари прятали глаза. Бедный ребенок... Несмотря на
все старания магов, мы могли восстановить тело, но убрать
воспоминания не в силах.
- Не рви душу, милая, - произнесла тетушка остановившись.
Холодные руки, облаченные в тонкие белые перчатки, нежно обхватили
мое лицо, заставляя поднять взгляд. - Это был лишь вопрос времени,
ты сама видела, что жить она не хотела, а значит, и помочь мы
просто не в силах.
- Я понимаю, - кивнула я, отводя взгляд. - Но...
- Ты просто слишком молода. - закончила за меня родственница. -
И еще не скоро привыкнешь к подобному. Давай поговорим об этом за
завтраком, сейчас нам предстоит много работы.
- Хорошо, тетушка. - кивнула я.
А дальше понесся обычный день. Тело Миясы вынесли в огромном
черном мешке, чтобы захоронить на больничном кладбище, а я
обходила палаты. Тетушка убежала осматривать
тяжелораненных, мне же предстояла перевязка. Прикрепленная ко
мне санитарка еле волочила за собой корзину с бинтами, мазями,
настойками и травами, но виду не подавала, что ей тяжело.
- Давай корзину, - произнесла я, оборачиваясь.
Назия была простым человеком, довольно хрупким, ранимым и
слабым. Глядя на людей мне все чаще хочется плакать. Как могли боги
кинуть в этот мир столь неприспособленных к жизни
созданий? Даже срок их жизни заставлял вздрагивать и невольно
отдаляться. Для нас 80 лет — это юность, а они в этом возрасте уже
старые и немощные.
