Мне бы с головой укрыться одеялом, свернуться калачиком и в тишине дать волю слезам, оплакать папу. Однако дома я окажусь лишь через три часа, а может, и все четыре. Поминальный обед только начался, я не могу взять и уйти, меня не поймут. Да и Андрей, мой муж, скорее всего, будет против. С недавних пор он взвалил на себя бремя возглавлять фирму отца, и как бы кощунственно это ни звучало в такой скорбный день, он полон решимости укрепить деловые связи с партнёрами папы, теми, кто пришёл проводить его в последний путь.
Нам с Андреем соболезнуют, говорят слова поддержки, я не различаю лиц, не слышу голосов, но искренне благодарю каждого. Если люди пришли, значит, отец им был небезразличен.
А то, что мне трудно пройти весь ритуал прощания с человеком, так это моя проблема и больше ничья. Возможно, если бы отец не ушёл так скоропостижно, и у меня было больше времени подготовиться к неминуемому, я бы более стойко пережила этот день. Но папе лишь два месяца назад поставили диагноз – рак. Врачи давали оптимистичный прогноз, говорили о высоких шансах на выздоровление, но болезнь оборвала его жизнь за считаные недели.
– Андрей Анатольевич, простите, что отвлекаю, – Агата, секретарь мужа, бесшумно возникла рядом, поймав момент, когда мы остались наедине. Девушка – большая умница, скромная и ответственная. Без её помощи я бы просто не справилась с организацией похорон. – Шмитов не может до вас дозвониться. Я объяснила, что вы сегодня заняты, но он настаивает, говорит, дело срочное. Что ему передать?
Прежде чем ответить, Андрей встретился со мной взглядом, видимо, оценил мой несчастный вид и мотнул головой.
– Скажите Шмитову, что я свяжусь с ним не раньше шести вечера.
Я заметила, как Андрей тяжело вздохнул, прикусив нижнюю губу. Он всегда так делает, когда нервничает. Вероятно, в этом разговоре заинтересован не только незнакомый мне Шмитов, но и сам Андрей. И он откладывает звонок лишь потому, что не хочет оставлять меня в тяжёлый момент даже на десять минут. В этом весь Андрей – всегда ставит мои интересы превыше всего.
– Всё в порядке, позвони. Я понимаю, мир не остановился, жизнь продолжается, и дела фирмы требуют твоего… чуть ли не круглосуточного внимания.
– Ева, но…
– Иди, иди, – я выдавила слабую улыбку и легонько подтолкнула его в спину, чтобы он не сомневался, а нашёл тихое место и позвонил.
Андрей ушёл, вслед за ним испарилась и Агата.
– Евочка, горе-то какое. Какое горе, – услышала я за спиной надрывные причитания, а когда обернулась, на меня двигалась женщина с широко распахнутыми руками. – Девочка моя, дай я тебя хоть обниму. Нет больше нашего Коленьки! Как же так? Как же так?
Понятия не имею, кого я сейчас обнимаю. Этой женщине хорошо за пятьдесят, она тучная и любит ярко-красную помаду. Сегодня мы встретились впервые, но на кладбище она плакала громче всех, горько стенала и вела себя так, будто мы с папой её ближайшие родственники. Но родни у нас немного, и я знаю всех наперечёт.
– Ой, деточка, кажется, я тебя облила, – отлипнув от меня, призналась незнакомка и попыталась смахнуть с моего плеча капли. – Ничего, высохнет, и следа не останется, платье же чёрное, – она почти хохотнула и залпом опрокинула в себя остатки вина из бокала. Судя по запаху и заплетающемуся языку, это была далеко не первая и даже не вторая порция горячительного.
– Простите, но я почему-то вас не знаю, или, быть может, не узнаю. Подскажите, кто вы? – уточнила я.
– Я кто? – растерянно переспросила она, но тут же нашлась. – Роза Марковна. Троюродная тётка твоего папки. Я тебя вот такусенькой малявкой ещё помню, – она отмерила расстояние от пола до своей руки в несколько сантиметров. – Ева, подскажи по-родственному, – женщина огляделась и перешла на заговорщицкий шёпот. – Кто из присутствующих здесь мужчин холост?
