Меня зовут Соланж Шуазели. я была аристократкой, а стала
служанкой в замке герцога Анри де Гонди.
Да, я выливаю за ними вонючие ночные горшки, взбиваю каждое утро
их пуховые подушки – белоснежные, как первый снег, по три на
каждого герцогского отпрыска, в то время как сама сплю, подложив
под голову потрепанный томик Библии, обернутый старой, выцветшей
ночной рубахой.
Зимой, когда Орн сковывает лед, я полоскаю их белье до красных,
онемевших рук, чувствуя, как кожа трескается и кровоточит.
Разве может кого-то поразить история разорившихся дворян? Нет,
таких историй – пруд пруди.
Моя история интереснее, куда интереснее злоключений бедной
служанки. И я вам её расскажу.
Расскажу, как полюбила чудовище. Не того чудовища, что прячется
под кроватью, пугая маленьких детей, а того, что носит шелка и
кружева, и чье сердце – чернее самой глубокой ночи.
Весной 176* года я переступила порог замка де Гонди, сжимая в руках
поручительное письмо. Грубая, пожелтевшая бумага хранила в себе
слова, начертанные дрожащей рукой:
"Соланж – усердна, трудолюбива..."
Какая ирония! Даже после долгих лет служения я так и не смогла
стать той, кем меня представляли.
Отец, собрав последние крохи былого влияния, вымолил эту
рекомендацию. И вот, я скиталась с ней, словно потерянная, от
одного поместья к другому.
Это было унизительно.
После того, как он спустил на ветер наше имение, виноградники и
даже парфюмерную лавку в Париже, на улице Вожерар, от нас
отвернулись все, кто когда-то с удовольствием гостил в нашем летнем
доме в Артуа.
Они пили наше вино, смеялись за нашим столом, а теперь делали
вид, что не знают нас.
Моя помолвка с маркизом де Муши была разорвана в тот же миг, как до
него дошли слухи о нашем крахе.
Мы остались нищими: отец, я и мой брат Серж. Брат ушел в
солдаты, чтобы выжить, а отец...
отец утопил свою боль в вине и умер в парижской трущобе. Но
перед смертью он успел пристроить меня к старому другу – вот так я
и оказалась здесь – в замке Карруж.
Замок был великолепен, словно сошедший со страниц сказки.
Двухэтажное здание из красного кирпича, серого гранита и темного
сланца. Окружен парком, рощей, фруктовыми садами и благоухающим
розарием.
Интерьеры, правда, казались несколько старомодными: широкие
деревянные перила огромной лестницы, темные коридоры и камины из
толстого, грубого камня.
«Какое унижение – находиться в подчинении герцогу, когда ты сама
имеешь дворянское происхождение и привыкла к роскоши и богатству,»
– думала я, впервые ступая в цветущие сады Карруж.
Впрочем, я быстро и легко забыла о своем положении.
На то, чтобы предаваться печальным размышлениям о судьбе, просто
не хватало времени.
Мне пришлось учиться тому, чего я никогда раньше не делала: штопать
дыры на чулках, ощипывать жирных кур, отстирывать кровь с простыней
миледи де Гонди, если та неаккуратно затыкала свою "мадам" – так
мы, слуги, между собой называли вагину герцогини Эммы.
Жизнь закрутила меня в водовороте забот, и вот мне исполнился
двадцать один год. В это лето я и встретила его. Его звали
Тиль.
Только произнесите это имя вслух, и перед глазами сразу
возникнет мальчик-сорванец, с грязными, пыльными руками, разбитыми
коленями и очаровательной, озорной улыбкой. Именно таким я его и
представила, когда услышала, что к нам едет погостить маркиз Тиль
Шабо с матерью, Джорджиной.
Герцогиня часто рассказывала, как ее племянник гонял слуг,
прыгал на кроватях, срывал балдахины, проливал варенье на турецкие
ковры и боялся спать один, поэтому делил постель с матерью.
Я подготовила им комнату в левом крыле. Заправила свежее белье,
надушенное лавандой, взбила подушки, так, чтобы они казались
облаками, смахнула пыль с позолоченных рам картин и натерла окна,
выходящие в розарий, до блеска.
