Жемчуг королевской судьбы. Кубок скифской царицы

Англия. Лондон. Крепость Тауэр Февраль 1554 года

Одна из стен комнаты, в которой даже в солнечную погоду было сумрачно, отличалась от других тем, что воздух в ней никогда не прогревался полностью. Приложив к ней ладонь жарким летним днем, можно было вспомнить стылую бесснежную зиму, а вместе с ней теплое сладкое вино и мягкий хлеб, который так любили дети и, наевшись, начинали лепить из воздушного мякиша всякие нелепые фигурки. Ну а именно зимой стена комнаты становилась ледяной, будто бы снаружи на нее постоянно кто-то дул, чтобы охладить полностью и чтобы тот, кто ненароком прислонится к ней изнутри, испугался бы до смерти.

Четырнадцатое февраля одна тысяча пятьсот пятьдесят четвертого года нельзя было назвать холодным днем. По сути, зима уже ушла и только грязный мокрый шлейф ее ободранного посеревшего платья волочился по дорогам, оставляя за собой слякоть, покрывающую не только городские мостовые, но и загородные дороги, разрезающие широченные поля.

Как раз возле этой самой стены и стояла в тот самый день та, которая не могла думать о наступающей весне. Она даже о завтрашнем дне не думала.

Для нее все, что было сегодня, было последним и в ее недолгой жизни. И если оглянуться назад, то мало кто бы назвал все, что ей пришлось преодолеть за свои неполные семнадцать лет, беспечным времяпровождением.

Она стояла, упираясь в холодную стену лбом – почему-то ей было легче от этого. Накануне, перед ужином, она почувствовала прилив жара, но никому не сообщила об этом. Ни матери, ни слугам. Дождавшись ночи, она отказалась от помощи слуг и разделась сама, каждую минуту останавливаясь и переводя дух.

Но уснуть она так и не смогла.

В комнате, кроме нее, никого не было. Чувствуя себя довольно плохо и задыхаясь в душном пространстве, она случайно обнаружила, что обычная каменная стена может принести ей облегчение только лишь тем, что дарила свою прохладу. Именно этого и не хватало сейчас.

Дверь открылась. В образовавшуюся щель протиснулась худенькая женская фигурка в простом сером платье.

Девушка обернулась.

– Энн, – позвала она. – Я думала, что ты не успеешь.

Энн Генфилд было двадцать три года. Прислуживать богатым членам общества в ее роду было делом семейным. Однако никому из ее рода не удавалось достигнуть такого высокого уровня доверия ‒ хозяйка, которой за последние месяцы пришлось сменить не только семейное положение, но и титул, а также место жительства, так и не рассталась со своей верной Энн, приставленной к ней еще в доме Сеймуров много лет назад.

– Господи, да вы больны! – ахнула Энн, бросаясь к своей госпоже с протянутыми руками. – И под окном встали. В постель, в постель!

Энн было разрешено командовать, если того требовали обстоятельства и здравый смысл. Хозяйка не спорила с ней, а только тихо слушалась и едва заметно улыбалась, наблюдая за тем, как Энн носится вокруг маленьким вихрем. Обе знали, что все понарошку. Обе помнили, кто здесь главный.

Но сейчас на плечо Энн легла худая рука, заставляя служанку замолчать.

– Помоги одеться, Энн, – строгим голосом попросила девушка. – Скоро придет сэр Бриджес, а мне очень нужно тебе кое-что рассказать.

Энн кивнула. Она сняла со спинки кровати небрежно брошенное на нее платье и, засомневавшись, замерла.

– Все в порядке, – успокоила ее девушка. – Ни к чему сегодня наряжаться. Сойдет и то платье, в котором я была вчера. И позавчера. Помоги же.

С помощью служанки девушка оделась, так и не заметив, что Энн изо всех сил старается казаться деловитой и даже спокойной, и это стоило ей неимоверных усилий.

Усадив хозяйку перед столиком с зеркалом, она встала за ее спиной и принялась приводить в порядок ее светлые волосы – сначала руками, а потом с помощью гребня.