Мужчина затаился, вжался в землю, замер. На меже в кустах полыни было душно, пахло горечью, звенел комар, пот застил глаза. Однако человек не шевелился, боясь малейшим движением выдать себя. Домотканая рубашка прилипла к телу, босые ноги, облепленные муравьями, зудели.
Он лежит здесь давно, почти с полудня. А сейчас солнце пошло к вечеру, слава Богу, уже не так жарит. Сильно хочется пить, но ещё сильнее желание всё выследить, разузнать.
Барские овины, выстроенные в два ряда, серели под солнцем выгоревшими соломенными крышами.
У первого овина группа мужиков складывала снопы ржи в большие суслоны рядом с током. Женщины тут же хватали снопы, разносили их на утрамбованную глиняную площадку, готовили к молотьбе. Четверо мужиков держали в руках цепы, проверяли, часто замахивались из-за спины, приноравливались молотить, привыкали к цепам. Сейчас, когда жара спадала, самое время поработать дотемна.
Работник в изодранной соломенной шляпе правил парой волов, поддерживая рукой высокий воз снопов.
– Цоб цобэ! – долетало до межи.
Почти в центре гумна сам хозяин крутился вокруг паровой машины. Нанятый из города специалист готовился запустить триер, раз за разом приседал перед машиной, вытирал пот с лица большим, тёмным платком, что-то подтягивал, стучал по железкам молотком с длинной рукояткой.
Со стороны поля донеслось дребезжание колёс: гнедая лошадка шла в бричке размашистой рысью. Шлейф лёгкой полевой пыли искрился следом в лучах заходящего солнца.
Завидев бричку, незнакомец заволновался вдруг, напряжённо вглядываясь вдаль, стараясь разглядеть пассажира.
Вот, наконец, лошадка остановилась, поминутно отфыркиваясь, водила боками.
Внимание мужчины на меже привлёк появившийся молодой человек, который соскочил с брички, прихрамывая, направился к барину. Не дойдя до машины, снял картуз, прижал к груди. В тот же момент походка его изменилась: мало того, что шёл он, припадая на правую ногу, так ещё умудрялся подобострастно кланяться на ходу издали, хотя хозяин его ещё и не видел.
– Он! Точно он! – облегчённо прошептал мужчина, и злая усмешка застыла на распаренном под солнцем лице. – Мне бы ещё голос его услышать… значит… и сапоги… сапоги. Точно он!
Заметив хромого гостя, барин отвлёкся от триера, даже сделал несколько шагов навстречу. Сейчас они стояли друг против друга, разговаривали. Как ни напрягал слух, как ни прислушивался, человек не мог уловить ни единого звука здесь, на меже.
Однако, разговаривая, хозяин и хромой потихоньку уходили за овин, остановились за углом, недалеко от места, где замер, затаив дыхание, незнакомец.
– Не извольте сомневаться, барин Алексей Христофорович, – долетел до межи с лёгкой хрипотцой голос приехавшего. – Не извольте, не думайте плохо, – согнутая спина и склонённая в глубоком поклоне голова ещё больше подтверждали и усиливали искреннее подобострастие хромого посетителя. – Всё сделали, как вы и наказывали, – гость лишь на мгновение распрямился и тут же снова принял услужливое положение.
«Он! Точно он!», – в который раз мысленно произнёс человек на меже, ещё сильнее уверовав в своих предположениях. Этот, именно этот голос слышал он совсем недавно.
– Ну-у, смотри, Петря! – палец хозяина сначала замаячил перед носом хромого, потом уткнулся в грудь гостя. – Ни дай тебе боже хоть кто-то узнает о нашем разговоре, о нашем деле – тебе не сдобровать. Сгниёшь в остроге ни за понюшку табаку. Ты меня понял? Я слов на ветер не бросаю, – назидательно закончил Прибыльский.
– Не извольте сомневаться, барин Алексей Христофорович, – хромой истово перекрестился. – Могила! Вы же меня знаете.