Живая

Жанне всегда хотелось стать внезапно счастливой. Было твёрдое убеждение, что судьба тайно уготовила для неё красную дорожку, по которой она с триумфом пройдёт. Как когда-то проходили римские легионеры перед стенами Колизея, возвращаясь в Вечный город после долгих и изнурительных походов с земель варваров.

Иногда она задыхалась от своего честолюбия, чрезмерной жажды почестей и признания. Нрава она была необузданного, в породу отца. Очень рано узнала от мамы, что отец хотел первенца сына. И в подростковом возрасте у неё появилось смутное чувство вины перед родителями, что ей суждено было родиться девочкой. Но мудрые родители сразу распылили её гендерные комплексы в пух и прах. Объяснив ей, что она своим жизненным напором стоит нескольких пацанов. "Так что не загружайся и перестань грызть ногти. Это вредно для здоровья", – сказал отец, когда обучал её вождению. Папу она любила, он был её идеалом.

Однажды ей приснился сон, что в прошлой жизни она жила во Флоренции, где творил гений Микеланджело. Она и раньше утверждала, "что все дороги ведут в Рим". Симпатизировала наследию праведника на троне, философа – стоика, римского императора Марка Аврелия. Была возмущена предательством сената, который убил Цезаря. Несмотря на то, что он завоевал для Рима огромное жизненное пространство и несметные богатства. Участие в заговоре его приёмного сына, Брута. "Et tu, Brute?" На этих историях формировалась её мировоззренческая платформа.

Но больше всего её тронуло попытка раба-гладиатора с Капуи, фракийца Спартака сбросить с себя оковы рабства. Хотя в конце всех участников восстания распяли, прибив к крестам для принятия мученической смерти. Как Спасителя. А Спартака убили в неравной схватке, искромсав его на части.

Жанна восхищалась порядком и организованностью римской государственности, её культурой и неземными творениями эпохи раннего Возрождения. Но в тоже время она видела, что расцвет любой цивилизации, идёт в ногу с пороками и извращённостью.

«Наверное, это заложено в самой природе человека», – думала она. Чем больше власти в руках, тем больше искушения и возможностей вкусить запретный плод, позволить себе небольшую порцию порока.

Она где-то прочитала, что чем больше можешь позволить себе запретное, асоциальное, тем больше внутренней свободы и животного счастья при этом испытаешь. Почти наркотическое. Поэтому запретный плод сладок, а человек томится в оковах морали и культуры. Хоть это отрыжка за столом или иезуитское наслаждение гнобить своих подчинённых. Видя в их глазах рабскую покорность и готовность исполнить любое скотское желание своего барина. Разницы нет, везде инстинкты и отсутствие моральной ватерлинии. Или когда человек, облачённый в костюмчик от "Армани" за несколько тысяч долларов, сморкается об дерево. Это уже что-то запредельное для восприятия, но Жанна наблюдала и такие жизненные картинки. Почему-то возле школы, когда родители ждали своих "секачей".

"Да, трудно не потерять человеческое обличье, имея влияние и безграничную власть. Не сильно поменялись люди со времён Нерона и Калигулы", – думала она. Не каждый сможет стать царём Соломоном или султаном Бейбарсом. Когда власть используется для процветания и блага своего народа. "Наверное для этого надо иметь какое-то происхождение, которое есть только в крови. Карьерный рост тут не сработает. Не по росту-то будет костюмчик. Да и со свиным рылом в калашный ряд", – думала будущий юрист.

Рамазан, отец Жанны, был человек по натуре взрывной, можно сказать бешеный. Но справедливый. О таких людях говорят, что в военное время они наши вожди, а в мирное время им требуется судебно-психиатрическая экспертиза. Действительно, он когда-то отмотал срок за "мокрое". От звонка до звонка. Не рассчитал свои силы, когда его хамистый шеф публично унизил его. Пытался поставить ноги ему на грудь. И скончался в палате интенсивной терапии от травмы, несовместимой с жизнью. Перелом основания черепа. Не повезло боссу, потому что имел лишний вес. Отлетел от сильного удара Рамазана и ударился затылком об батарею. Шея хрустнула. Тогда действительно Рамазану проводили психиатрическую экспертизу. В момент удара он был вменяемым.