Не накрывайте меня пальтом
Это была последняя научная книга, которую он написал для людей.
Применительно к Корнею Чуковскому моя странная оговорка – важна, ибо он никогда не работал на кафедрах учебных заведений с необходимым посещением ученых советов и конференций, но – воспользуюсь фразой, приписываемой классику – просто «числился по России». Вослед Пушкину и Крылову, Корней Чуковский был и остается нашим национальным и самым что ни на есть народным писателем.
Конечно, это высокое звание ему обеспечили стихотворные сказки, которые читаются вслух каждому человеку, растущему с младенчества в стихии – «живого как жизнь» – русского языка. Но не только.
Он был горячим просветителем, в самом классическом смысле этого слова.
В «Живом как жизнь», как и в остальных поздних книгах Корнея Чуковского – об искусстве ли художественного перевода или о психологии малых детей, – растворен его главный парадокс, прием и принцип: писать доступно о сложном.
«Чуковеды» знают, что демократическая манера письма Корнея Ивановича, могущая кому-то показаться популяризацией, не только никогда не была таковой, но содержала в себе тщательную проработку накопленного на момент исследования сугубо научного багажа. Для книг Чуковского этот багаж всегда оказывался чем-то вроде песка для цемента. Или – минерального удобрения для грядущего урожая.
После подготовки и проработки всегда начинались открытия.
В данном случае – языковедческие, лингвистические.
«…Я умею писать только изобретая, только высказывая мысли, которые никем не высказывались. Остальное совсем не занимает меня. Излагать чужое я не мог бы», – записал он в середине 1950-х в дневнике.
Но как именно излагать? На каком-таком языке писать об этом самом языке книгу, которую – как он мечтал, и эта мечта сбылась – должны прочесть миллионы?
Только на самом живом, как и сама жизнь.
С названием помог его великий тезка (младенцем Чуковского крестили в Николая), автор «Ревизора» и «Мертвых душ». То была статья Гоголя «В чем же, наконец, существо русской поэзии» (1846), слова из которой Корней Иванович вынес в эпиграф книги, подарив гоголевскому обороту о языке новое бытование, сделав его общеизвестным.
Жаль, что Чуковский выпустил из цитаты ее первую фразу: «Необыкновенный язык наш есть еще тайна».
В 1990 году в серии «Библиотека „Огонька“» тиражом в полтора миллиона вышел двухтомник Корнея Чуковского. То была первая за много лет попытка представить автора «Айболита» в своей профессиональной полноте: поэт для маленьких детей, психолог-лингвист, языковед и, наконец, самый яркий художественный критик первой четверти уходящего века (закрытый в этом качестве от своего читателя на долгие десятилетия).
В первый том исторически значимого собрания вошли все чуковские сказки, книга о детях «От двух до пяти» и «Живой как жизнь». Во второй – то, что внучка Чуковского, которой он завещал наследие, назвала оборотом из 1911 года: «Критические рассказы».
Так назывался старинный, забытый сборник его статей о писателях и книгах.
Это была старая подсказка, код и ключи ко многому: соединение несоединимого.
И хотя книга «Живой как жизнь» была написана не молодым или зрелым человеком, но – старцем, на его последнее детище старый код также распространялся.
Ее самое первое издание, которому предшествовала «артиллерийская подготовка» газетными статьями «Сыпь», «Нечто о лабуде», «От споров – к делу», «Канцелярит» и другими – было напечатано в год 80-летия Корнея Ивановича.
И хотя – параллельно – в серии «Жизнь замечательных людей» вышли литературные портреты «Современники» (1962), еще через пять лет – заветное исследование «О Чехове» (1967), и уже совсем на исходе жизни – новое издание труда о Репине, именно русский язык оказался его Последним героем.
