Сама мысль о том, что 18-летний сельскохозяйственный рабочий из Канзаса будет под водой прижимать голову солидного взрослого мужчины к выложенным мозаикой ступенькам бассейна в доме восходящей звезды Голливуда, может показаться чем-то взятым из текста дешевого киносценария. Но в один из осенних дней 1938 года это было именно то, что я делал после ряда примечательных событий. Задыхающимся человеком в моих руках был не кто иной, как Микки Маккормик, чье появление в доме послужило причиной, вызвавшей водоворот событий в середине этого времени года. Летняя жара спала, и остававшиеся на деревьях лимоны уже созрели для сбора.
В это время гламурная хозяйка бассейна Имельда Лондон неподвижно сидела в своем шезлонге, скрывая задумчивость затемненными стеклами солнечных очков. Она поднесла недопитую рюмку мартини к рубиновым губам и после долгой затяжки сигаретой отвернулась от сцены борьбы, развернувшейся под водой у ее ног.
– Заткни его, Джорджи! Мама скоро спустится вниз, – несмотря на очевидную драку, сказала она мне так беспечно, как будто я всего лишь нарезал круги в бассейне ее скромного особняка. На деле это просто была манера Мэл так сообщить мне, что пора кончать с этим грязным делом, пока оно не всплыло наружу.
*****
Впервые я встретился с этой казавшейся пустышкой актрисой, когда со своими золотистыми локонами, почти полностью закрывавшими лицо, она, небрежно управляя авто, ехала вдоль тротуара в одном квартале от студии «Брейвхарт», а я, возвращаясь в свою съемную комнату, сидел на бордюре, курил «Лаки Страйк» и ожидал позднего вечернего автобуса. Внезапно я увидел длинный капот автомобиля со сверкавшей на нем в лунном свете серебристой статуэткой, приближавшийся ко мне со скоростью, которую невозможно было контролировать. Решетчатый радиатор вытолкнул меня на мощеный кирпичом тротуар и отбросил в засохший куст, а переднее колесо остановилось, чуть не раздавив мои вытянутые ноги.
Вскочив с водительского сиденья и обежав спереди свой остановившийся автомобиль, она закричала:
– Я смотрела на вас, а не на дорогу! Мне жаль, но избежать этого было невозможно!
Она присела рядом со мной, и, когда откинула с подбородка свои спутанные волосы, открыв высокую дугу темных бровей и выступающие скулы, я мгновенно узнал ее лицо и удивился орехово-зеленоватому цвету глаз при свете уличного фонаря, тогда как раньше ее изображения на экране убеждали меня в том, что этот цвет был голубым. Она выглядела еще более миниатюрной, чем в кино, по росту не дотягивая до 150 с чем-то сантиметров моей мамы. Ее хрупкое тело было облачено в шелковую сине-белую полосатую пижаму, скрытую под слишком большим по размеру меховым манто, и в пушистые домашние тапочки.
На ее лице было то самое знаменитое обиженное выражение, которое так естественно ей шло, и, благодаря которому, она запомнилась в своих фильмах. С надутыми недовольными губками и торопливым миганием длинных ресниц она ухватилась своими ручонками за мое предплечье и пыталась приподнять меня с кирпичного тротуара, как будто о травме не могло быть и речи.
– Ну, давай же, вставай, пока не собралась толпа! – умоляла она.
Я подался вперед, ощутил острую боль в левом бедре и чуть не обрушил ее на себя в попытке использовать ее руки, чтобы придать устойчивость своему телу. Она смахнула блондинистые пряди с лица и придерживала их сбоку, оглядываясь налево и направо, тогда как с обеих сторон улицы к нам стали стекаться люди. Отклонившись назад, она всем своим небольшим весом изо всех сил тянула меня за предплечье; при этом ее паническое отчаяние и умоляющие глаза служили для меня большей мотивацией, чем физические усилия.
