ПРОЛОГ
Коринн
Старая саламандра едва двигалась в своем гнезде. Место для костра было выбрано, кажется, без всяких затей – просто ямка посреди комнаты, окруженная почерневшими булыжниками.
– Холодно, – в который уже раз пожаловался Густав. Стащил с головы ободранную шляпу, повертел в руках и вновь нахлобучил между острых стоячих ушей.
– Чуют мои старые косточки, будет еще холоднее, – откликнулась Присцилла Клопбух, вяло растирая собственные плечи. Коринн фыркнула: мадам Клопбух вся состояла из старых-престарых костей, давно сменив статус человека на статус лича. Она упорно отказывалась от перерождения, поэтому ее более сотни раз воскрешали в том же теле. И красоты мадам Клопбух это не добавило.
Женщина погрозила развеселившейся соседке сухим сморщенным кулаком, но обиженной не выглядела. Она повернулась к человеку с лицом волка и продолжила разговор о погоде.
Густав был оборотнем. Или, вернее, он был сыном оборотней, который получился немного не таким, как надо. Говорят, все дело в смешении родственных кровей и воздухе Некрополиса, наполненной черной магией. А может в том, что мать Густава слишком часто перекидывалась во время беременности.
Его голова была волчьей, и шея волчьей, но тело человеческим. Если Густав превращался, то все становилось наоборот. Насмешка природы сильно осложнила парню жизнь и испортила характер. Его очень трудно было жалеть, потому что Густав безустанно жалел себя сам. Вот и сейчас завел песню о том, как чешется место, где у волка должен расти хвост.
Еще была Фабриси, о которой за глаза говорили, что она суккуб. Так это или нет, никто спросить не решался, но в Общем Доме Фаби бывала редко, и в это время либо злилась на всех, либо беспробудно спала.
Такими были соседи Коринн, жильцы Общего Дома. Самые лучшие соседи, каких она могла пожелать после всего, через что прошла за последние пол года.
Все началось с таблички, прибитой на дверь ее башни: «Собственность Губернатора». Точно такая же висела на башне Крылоуссов. Темные окна бывшего жилища четы оборотней печально глядели на дорогу. Дом, лишенный хозяев, погрузился в сон.
А может все началось еще раньше, когда она сказала Николасу «нет». На все, что он предлагал ей – «нет». Много-много раз. Коринн просто не могла понять, зачем она помолодевшему Губернатору. Ни о любви же идет речь! Она совершенно точно чувствовала, что он ее не любит. Но каждое «нет» словно магия, втройне подкрепляло желание Ника навязать ей свое общество.
Надо отдать ему должное, он использовал только власть, но не силу. Раз за разом девушку приводили в Оппидум и навязывали разговор с парнем, по-хозяйски сидящем в страшном кресле. Разговоры, ведущие в никуда. Во время них Коринн обнаружила в себе нерастраченные запасы язвительности и дерзости. Ей казалось, что терять уже нечего и что она очень устала. Один раз Губернатор не выдержал и сделал знак Гриббоу, стоящему по обыкновению возле двери в зал. Наблюдатель подошел к Коринн и попытался внушить почтение и послушание. Но не вышло.
– Это все цепочка, господин, – пояснил Гриббоу, – она заговорена от внушения.
– Сними ее, – распорядился Ник.
Коринн ничего не успела сделать, наблюдатель с силой дернул за цепочку, желая разорвать звенья. Или задушить, потому что второе у него чуть не вышло. Коринн схватилась за ноющее горло, но украшения под пальцами уже не было. Гриббоу выглядел удивленным. По коже девушки до самой груди расползались черные цветы, вплетенные в тонкую цепь. Как диковинная и очень смелая татуировка. Коринн потрогала розу на ключице – она была теплой – и хмуро взглянула на мужчину. Попробуй теперь сними, а?
Несомненно, Алан знал, что ей подарить.
Дома цепочка снова стала осязаемой. А Николас поднял налоги на землю Верхних улиц и перенес число оплаты на следующий за этим день.
