В темной комнате, освещенной лишь
тусклым светом ночника, сидели двое мужчин преклонного возраста.
Один был худощав, жилист и высок. Его черные, как смоль, волосы
были аккуратно зачесаны вправо. По бокам серебрилась проступающая
седина. На его строгом, морщинистом лице застыло выражение глубокой
задумчивости.
Молча потягивая из бокала янтарного оттенка жидкость, он глядел
на догорающее в пламя, временами хмурясь и прищуриваясь, словно
силясь отыскать нечто важное в тускнеющей топке камина. Вокруг
стояла практически мертвая тишина и лишь треск тлеющих бревен
нарушал эту мрачную, в какой-то степени даже пугающую идиллию.
Второй мужчина был полной
противоположностью первого. Невысокий, полноватый, с лунообразным,
покрасневшим от выпитого алкоголя лицом, поредевшими волосами и
поблёскивающей в свете догорающего огня плешью, немного неопрятный,
он совершенно не подходил этому месту.
Все в доме его приятеля кричало об
огромном богатстве первого, каждая деталь — от стен до ручной
работы мебели, приобретенной за баснословные деньги, — то и дело
напоминала приходящему в дом гостю о статусе и возможностях
хозяина.
— Признаться, я думал ты не придешь, — низким, тягучим голосом
протянул худощавый.
Подобравшись, он закинул ногу на ногу, сделал еще один глоток из
своего бокала и поставил его на небольшой журнальный столик, по
правую от него руку.
— Знаешь, Мирон, я и не хотел, —
полноватый мужчина смотрел перед собой, будто не желая встречаться
взглядом с собеседником, — но ты бы все равно меня нашел, —
помолчав, добавил круглолицый.
— Нашел, Яш, конечно, нашел бы, —
согласился Мирон.
— Это не выход для твоего сына, —
угрюмо бросил Яков и, вторя своему старому приятелю, отложил на
столик почти опустевший бокал, — Лиана всего лишь человек.
— Она омега, — практически прорычал
Мирон.
Эмоции, до сих пор сдерживаемые
контролем, вырвались наружу. Старый, но все еще крепкий волк внутри
него истошно зарычал, обнажая длинные, подобно саблям клыки. Мирон
оскалился, его лицо приобрело характерное выражение. Это был тот
переходный миг, когда человек еще не полностью потерял контроль, но
уже готов был вырваться на волю.
— Ты ошибаешься, Мирон, Лиана человек, — как-то слишком спокойно
отозвался Яков.
— Я никогда не ошибаюсь, я не так стар, чтобы не почувствовать
омежку, — рычал старый волк.
— Это лишь последствия опухоли в
твоей голове, — усмехнулся круглолицый, после чего достал из
нагрудного кармана белый платок и промокнул им лоб, с выступившими
на нем каплями пота.
— Чушь, и ты это прекрасно знаешь, —
продолжал стоять на своем двуликий, — ты отдашь нам девочку
по-хорошему, Яков Тимофеевич, или я заберу ее по-плохому. Мне нужна
эта омежка…
— Ты совершаешь ошибку, Мирон, и ты
убьешь их обоих, — повторил Яков, теперь уже глядя в пожелтевшие,
сверкающие золотом глаза старого альфы.
— Ляль, ну Ляль, мне скучно, — протянула Сашка, усевшись на
кровать аккурат напротив корпящей над учебниками Лианы.
— Сань, отстань, — Лиана только отмахнулась от подруги, жестом
руки давая понять, что сейчас не до нее.
Впереди маячила летняя сессия
второго курса. Самая сложная за весь период учебы — так говорили
ребята старшекурсники. И неудивительно, ведь предметов было
завались, а Лиана еще и факультативов набрала разных. Сейчас она,
конечно, мысленно себя ругала, ведь совершенно ни к чему было
хвататься за все сразу, но ведь интересно же, как тут
удержаться.
— Ляль, ну пошли в клуб, а?
— Да какой клуб, Саш! — возмутилась
девушка.
Ну как же Санька может так легкомысленно относиться к учебе? К
экзаменам. Ведь и вылететь ненароком можно. И что тогда? Куда идти?
Что делать?
