Душа моя томилась в тисках периферии
2014–2015 гг.
Я знал, что рождён для больших дел и великих свершений. В том северном месте, откуда я родом, в основном преобладали борцы и нефтяники. И те, и другие были ребятами смуглыми и зачастую суровыми. У одних был акцент, у других говор. А я со своим дипломом инженера жаждал эстрады и шальных денег.
Мой педагог по вокалу как-то сказала мне:
– Икар, эта теснота тебя погубит. Пора двигаться наверх. Разбежавшись, прыгнуть со скалы. Понимаешь? Но для этого тебе понадобятся деньги.
Недолго думая, я продал свой честно заработанный в кредит автомобиль перекупу из Когалыма. А затем разослал свои демо по всем московским продюсерским центрам. И стал ждать. Спустя два месяца тишины и поездок на общественном транспорте я догадался, что последовательность не мой конёк. Ещё через месяц у меня осталась половина из вырученных от продажи денег и твёрдая уверенность в том, что я бездарность. Хотя провинциальная натура нашёптывала мне другое: «Просто в ихних Московиях всё через ЖКТ».
– Точнее, через голубое лобби, – поправляла моя эрудиция.
В ту же ночь мне приснился Киркоров. В роли перекупа из Когалыма. В стразах и с домкратом:
– Икар, я могу расширить размах твоих крыльев. Ты доберёшься до самых вершин шоу-бизнеса. Тебе поможет мой домкрат. Поверь, редкий билан долетит до середины большой эстрады без моего домкрата.
Я проснулся в холодном поту. И увидел в телефоне сообщение:
«Мне понравилась одна ваша песня. Позвоните мне завтра.
Генеральный продюсер Геннадий Филиппс».
На следующий день я позвонил Геннадию. Сначала он долго кашлял в трубку, затем какое-то время вспоминал, кто я такой, а потом напел какую-то левую песню:
– Вот эта песня мне понравилась у тебя.
– Но это не моя, – возразил я.
– У тебя есть 250 000 рублей?
– Да, я продал машину.
– Тогда приезжай.
– Куда?
– В Москву!
– Но я не могу так сразу.
– Тогда просто отправь деньги.
– Как это?
– Дистанционно. Я скину реквизиты.
Настолько дистанционно в 2014 году Москва ещё никого не кидала.
Я попросил гарантии:
– Клянусь, – пообещал Геннадий.
– Базару нет, – согласилась провинциальная натура.
Это был тот самый шанс. Но призрачный.
Спустя две недели самолёт приземлил меня в Шереметьево. Мне был 31 год. Я был здоровым, молодым, безработным алиментщиком. Со мной была гитара, два чемодана и фляжка с отцовским самогоном. Я трепетал при виде величественного города и терял сознание при ускорениях в метро. Моя эрудиция питалась, а провинциальная натура ссалась.
Вскоре мы встретились с Геннадием. На его груди висел такой большой крест, что мне захотелось ему исповедаться. Но, взяв себя в руки, я подписал договор с его продюсерским центром. Кровью (шутка). По договору, в течение трёх месяцев должны были быть записаны пять моих песен, снят клип и всё это время я мог выступать на разных площадках как артист продюсерского центра Геннадия Филиппса.
Спустя три месяца я понял, что, разбежавшись, рухнул со скалы. Молниеносного успеха не случилось. Мы записали всего одну песню, а редкие выступления проходили в обеденный перерыв в заблёванном караоке-баре на Тульской. Я выступал ярко, гибко, под фанеру. Мутная публика реагировала жидкими аплодисментами, плавно переходящими в молчание. А Москва тем временем щедро дарила мне надежды, перспективы и голод. Поняв, что придётся играть вдолгую, я был вынужден устроиться на работу. Надев бейдж и красный галстук, я пошёл продавать телефоны и прочие сим-карты. Меня уволили спустя две недели. Оказывается, нельзя выходить к покупателям с сигаретой за ухом, лёгким амбре и делать подобные замечания:
– Женщина, не лапайте казённое имущество! Это же сложный технический прибор, а не бигуди вашей покойной мамы.
