Все стало смешанно, запутанно, сумбурно.
Передо мной простиралась рова. Нет, не простиралась – стояла стеной. Неприступная зелено-серая усеянная шипами стена. В глубинах могучей, возвышающейся на три-четыре метра колючей массы замурованы оливковые деревья. И они погибают.
Всему живому нужен свет для жизни. Растению светит солнце, человеку – другой человек. Нет света – нет жизни. Рова иглами цеплялась за маслины, росла, поднималась и покрывала деревья. Ветви ее переплетались и превращались в сумрачную, недоступную для солнца стену. И внутри этого мрачного колючего участка пятьдесят на пятьдесят метров умирало сто олив. И я должен их спасти. Или обязан? Или хочу?
Слишком все запутанно, сумбурно и темно. Темно оливам, и в голове темно.
У меня есть сорок дней. Или будет? Или было? И почему сорок? Откуда взялась эта цифра?
Я, лопата и секатор – трое против двух с половиной тысяч квадратных метров ровы.
Лопату и секатор мне дал Пражка. Это я отчетливо помню. Я нахожусь на его ферме.
Но как я здесь оказался?
Память отказывалась отвечать. Кто-то посоветовал, и отправил, и организовал. И теперь я здесь. Сорок дней… всего сорок или целых сорок? И сейчас первый или сороковой?
Я посмотрел на рову. Непроходимая и непреодолимая, как терновник. Невозможно в одиночку уничтожить тебя и освободить живое. Но кто-то сказал, что возможно. Тот, кто отправил. Как его… Или это был я сам?
Я воткнул лопату в основание колючей стены и подкопал первый корень. Хм… не так все страшно. Я обхватил ствол кустарника, примерно в два пальца толщиной, – сейчас вытащу.
О! Черт!
Иголки ровы пробили кожаные перчатки и вонзились в ладони. Пражка говорил, перчатки защитят от шипов. Черт! Как же больно!
Выдранный корень висел в нескольких сантиметрах над тем местом, где недавно рос. Его ветви крепко обнимали другие стебли. Куст был неотделим. Часть единого целого. Атом легиона. Распятый на самом себе дьявол.
Я с тобой все равно справлюсь.
Аккуратно схватившись за основание ствола у корня, я потянул. Стена не шелохнулась. Она не отпускала даже маленький кусочек себя. Я дернул еще раз, еще – и сдался. Рова повисла, ее корень продолжал болтаться на том же месте.
Я сел напротив врага. Это бесполезно. Я не смогу. Я не одолел даже один куст.
Встал, повернулся, пошел к дому.
В тени в окружении бутылок, прислонившись к стене, сидел Романо. Чуть пьяный. Или наоборот – чуть трезвый. Или не там и не там. Нигде.
«Как обычно», – подумал я. Откуда я знаю? Я видел его в первый раз. Или давно знаком? Опять путаница.
Романо молча протянул бутылку и грустно улыбнулся. Он – немой. Или просто никогда не разговаривает. Или его никто не понимает. Я смотрел на улыбку, на поднятую руку, на бутылку. Так просто вырвать ее из рук Романо. Это не рова. Или не взять бутылку – и есть вырвать рову? Романо устал держать и поставил вино рядом с собой. Дьявол. Везде дьявол. Я попятился и пошел обратно к оливам и рове.