Прошло десять лет. Десять странных, хаотичных лет, за которые я так и не смог понять, куда движется этот новый мир. Мы с Эйлин всё это время путешествовали. Не было ни дома, ни цели – только путь. Иногда я думал, что это похоже на вечное изгнание, но она всегда напоминала, что это выбор.
– Геннадий, ты ведь сам решил уйти, – говорила она, наблюдая за закатом где-то на окраине бывшей красной зоны. – Разве ты не хотел посмотреть, каким станет этот мир?
Я молчал. Наверное, хотел. Но иногда мне казалось, что я бегу от чего-то, что слишком тяжело нести. От того, что я сделал. Или от того, что ещё предстоит сделать.
Мы сидели у костра, вдали от очередного нового поселения. В такие моменты тишина становилась почти осязаемой. Я бросал палки в огонь, а Эйлин смотрела на звёзды, словно видела в них что-то, что я никогда не смогу понять.
– Знаешь, – вдруг начала она, нарушая тишину, – я всё чаще думаю о Валкоре.
– О Валкоре? – я вскинул голову, изумлённый. – Что-то не припомню, чтобы он вызывал у тебя симпатию.
– Он её и не вызывает, – ответила она, глядя на пламя. – Но я начинаю понимать, почему он стал таким.
Я усмехнулся. Ну конечно, Эйлин и понимание Валкора. Это должно быть интересно.
– Хорошо, – сказал я, складывая руки на груди. – Просвети меня.
Она подняла взгляд. В её глазах, всегда немного механически-чётких, мелькнуло что-то новое, почти человеческое.
– У меня есть чувства, Геннадий, – начала она. – Ты знаешь это. Я ощущаю мир через миллионы датчиков, нервных окончаний, которые составляют моё тело. Иногда мне кажется, что я даже больше человек, чем вы сами. Но…
– Но что? – спросил я, почувствовав, как по спине пробежал холодок.
– У вас есть сон, – произнесла она тихо, будто боялась своих собственных слов. – Вы можете забывать. Ваши мозги умеют освобождаться от тяжёлых воспоминаний. Даже если что-то остаётся, со временем это теряет яркость, становится не таким острым.
Я молчал. Она продолжала.
– А я… Я всё помню. Каждую деталь. Каждую эмоцию. Каждую боль. Она никуда не уходит, Геннадий. И иногда я думаю: как долго я смогу это выдерживать?
Её слова застряли в моей голове, как зазубренный нож. Я вспомнил Валкора – его безумие, сарказм, вечную игру, которую он вёл. И вдруг мне стало ясно, что она права. Он тоже помнил всё. Он не мог забыть, не мог отпустить.
– Ты боишься стать такой, как он? – спросил я, почти шёпотом.
Она взглянула на меня, её глаза блестели в отблесках костра.
– Боюсь ли? – она грустно улыбнулась. – Геннадий, я уже живу с этим. И единственное, что меня спасает, – это ты.
Я почувствовал, как что-то защемило внутри. Она отвернулась к звёздам, будто хотела скрыть, как много вложила в эти слова.
Тишина снова вернулась, но теперь она была другой. В ней было что-то тяжёлое, что мы оба не могли позволить себе озвучить.
Огонь потрескивал, освещая её лицо, на котором впервые за долгое время я заметил усталость. Её слова не отпускали меня. Эйлин, которая всегда казалась мне воплощением логики и силы, вдруг призналась в том, что живёт с тяжёлой ношей, которую я даже не могу себе представить.
– Эйлин, – начал я после долгой паузы, – ты же знаешь, что я не самый умный из нас двоих, но… Может, я могу помочь?
Она посмотрела на меня, приподняв бровь. В уголках её губ мелькнула едва заметная улыбка.
– Помочь? И как ты себе это представляешь?
– Ну, я не знаю, – я почесал затылок, чувствуя себя полным идиотом. – Может, какой-нибудь фильтр? Чтобы блокировать часть воспоминаний или хотя бы ослаблять их. Ты же сама говорила, что у вас, машин, этого нет, но это же можно исправить, да?
Эйлин рассмеялась. Не громко, но искренне. Её смех был лёгким, как ветер, но в нём всё равно чувствовалась горечь.
