JE
– Она сказала что-нибудь?
– Ни слова.
Сквозь туман мыслей до меня доносились обрывки фраз, слабо воспринимаемых мозгом, отражаясь эхом в голове.
– Адели́? – взгляд с трудом сфокусировался на стройной красивой женщине, вкрадчиво назвавшей моё имя. Она пристально смотрела, отчего стало слегка некомфортно. Скорее всего, это из-за моей нелюбви к излишнему вниманию. Но вся застенчивость сошла на нет, когда в поле зрения попал потёртый исписанный ежедневник в кожаном переплёте. В этой маленькой книжечке содержалась вся моя жизнь. И сейчас он у этой женщины в руках. – Это твоя вещь, так ведь?
В ответ на её вопрос мне удалось лишь медленно моргнуть и неопределённо пожать плечами.
Я наблюдала, как тонкие пальцы женщины заскользили по обложке, на которой было выгравировано моё имя, а затем послышался тихий шелест страниц.
– Тогда ты не будешь против, если я прочту тебе то, что здесь написано? – замечая, что это предложение немного меня взволновало, она открыла первую страницу и принялась читать.
«На одной из улочек на окраине Парижа, нестройным рядом стояли трёхэтажные домишки. Казалось, жизнь здесь замерла несколько десятилетий назад, оставляя захудалый район доживать остатки своих дней среди ветров и дождей, смывающих старую краску. Единственное, что не позволяло снести эти здания подчистую – студенты, снимающие комнатки за минимальную арендную плату. Благо, таких с каждым годом не становилось меньше, даже несмотря на ужасные условия.»
Каждое слово, следующее за предыдущим, я знала наизусть. Помнила каждую эмоцию, с которой писала очередную строчку, но всё же было ново слышать всё это из чужих уст.
«– Адели? Адели, ты меня слушаешь? – в ухо ворвался женский голос, отдающий стальной звонкостью. В этот момент девушка, крепко сжимающая в руке красную телефонную трубку старого дискового телефона, поняла, что чересчур долго смотрит на выцветшие обои общежития, совершенно не слушая собеседницу. По правде, та не говорила ровным счётом ничего нового или хотя бы мало-мальски важного, чего бы сама Адели не знала. Но, тем не менее, каждая реплика непременно должна была быть подкреплена односложным ответом, например, «да» или «ты права».
– Интересное решение для дневника. – сделала вывод женщина. – Ты пишешь о себе от третьего лица, почему же? – несмотря на то, что вновь неопределённо пожала плечами, ответ был мне известен: по приезде в Париж я всё же решилась делать записи в дорогом для меня ежедневнике, запечатлять каждый момент новой жизни. И изначально всё выглядело, как обычный дневник, где я простым текстом расписывала то, что произошло за день. Но позже, когда уже два листа были исписаны моими каракулями, решила, что хочу чего-то особенного. Хочу, чтобы мои мемуары выглядели как-то иначе. Чтобы их мог прочесть когда-то кто-то другой и восхититься.
Но в какой-то момент всё пошло не по плану.
И вот сейчас я сижу и слушаю, как незнакомка читает то, что было некогда написано мной, обо мне, о моей жизни. Но сейчас всё это кажется таким далёким и чужим, будто и не обо мне это вовсе.
«– Да, мама. Конечно, я тебя слушаю.
– Мне бы хотелось в это верить. Ты всегда меня слушаешь, но не слышишь. Делаешь вид, что всё прекрасно понимаешь, но в итоге всё равно поступаешь по-своему. – тяжёлый вздох повис на том конце провода, целиком и полностью выдавая разочарование говорившей. – Адели. Я очень надеюсь, что ты не подведёшь нас в этот раз и тебя не вышвырнут за неуспеваемость. Особого ума не нужно, чтобы быть фотографом. С этим ты хотя бы справишься.»
Читательница, прервавшись посмотрела на меня и в её взгляде отчётливо были видны сожаление и неловкость от прочитанного. Что ж, это привычные эмоции окружающих после того, как они понимают, насколько плачевными и жалкими были наши отношения с матерью. Но, тем не менее, чтение продолжилось, когда на моём лице не дрогнул ни один мускул.
