За пару дней произошли большие, давно ожидаемые события.
Сейчас я уже в прямом поезде Одесса – Москва, и предстоит еще немного небезопасного пути только до Киева.
Последние дни своей работы я проводил на полигоне в 12 километрах от границы, недалеко от родины Котовского1. Погода стояла дикая – все время был мокрый, будто нарочно вымочили в речке. Беспрерывно три дня лили потоки воды с неба. Но мы стреляли, то есть я обучал стрелять.
22-го в 6–7 часов утра над нами пролетело и покружилось 12 самолетов, которые мы сразу приняли за чужих, но так как они нас не заметили и не обстреляли, мы, не зная ничего о начале войны, тоже их не тронули. Тем более, что не из чего было по ним стрельнуть. Потом я начал проводить очередное упражнение стрельбы, закончил ее и только часов в 12 нас вызвали в Кишинев.
В этот день Кишинев, оказывается, утром уже бомбила та же группа самолетов, которую мы видели на полигоне. Бросили несколько бомб на станцию и бомбили одну нашу часть. Но ни одна бомба не причинила вреда. Только одна попала за вокзалом в двухэтажный дом и распаяла его надвое.
Характерно, что бомбы немцев не очень страшны. Действие их фугасное, то есть они зарываются в землю (или в дома) и там взрываются. Разрушительное их действие большое, но поражение незначительное. Бомба зарывается в землю примерно на 0,5–1 метр и делает воронку земли в два метра шириной. Но осколки ее летят вверх, и поэтому если лежать близко от разрыва, то можно быть совершенно спокойным. Характерно, что в Кишиневе одна бомба упала в пяти метрах от машины (грузовой), перевернула ее и поставила опять на колеса. Рядом возился шофер, который сел, завел машину и отъехал от разрыва. Немного поцарапало только борта. Я эти бомбы и их осколки видел – вес 100 килограммов, толщина стенок – 2–3 мм, так что осколки наносят только небольшие ранения.
Вечером 22-го нам приказали отправляться в Москву, что мы и сделали. Весь день город охраняли наши истребители, и попытки противника подойти к городу были отбиты. В первый день в Кишиневе сбили шесть самолетов противника. Один загорелся, летчики выпрыгнули на парашютах, но парашюты тоже загорелись.
Еле удалось попасть в поезд с эвакуируемыми семьями комсостава. Ехали почти стоя, всячески помогая этим глупым, растерянным женщинам с уймой детей. Перед отъездом зашел по просьбе товарища к его жене помочь ей уложиться. Одна с двумя малышами. Увязал ей вещи. Пришлось ¾ вещей бросить: патефон, радиоприемник ценой около 3000 рублей, два здоровенных ковра, всю прекрасную мебель, половину одежды (старое), только что сваренный пуд клубничного варенья и прочее. Все едущие жены рассказывают подобные же вещи.
Утром 23-го был в Тирасполе. Через полчаса после приезда, только мы зашли в гостиницу, на город налетело 30 самолетов противника. Начался сумасшедший обстрел их нашей зенитной артиллерией, не давший, правда, результатов, и бомбометание. Немцы сбросили только 5–6 бомб, но очень больших. Это были уже бомбы 500 килограммов. Метрах в 80–100 от нас, – а мы в это время разглядывали бомбардировку на улице перед гостиницей, – упала бомба, от которой полопались стекла в домах на 0,5–1 километр в окружности. Я смотрел воронку – глубина два, ширина в метр. Но осколки все такие же чепуховые. Здесь, перед Тирасполем, у моста через Днестр, сбили четыре немецких самолета.
Закончив дело в Тирасполе, мы выехали дальше, но могли попасть только на товарный поезд, а когда он застрял, – доехали до ст. Раздельная на грузомашине. Здесь опять попали под бомбежку, но пустяковую – всего пять бомб.
Правда, провели тревожную ночь вследствие официальных уток от трусоватого местного начальства о подрыве пути парашютистами. К утру только удалось добиться, что все «очевидцы» этого были арестованы, и поезда были пущены. А сейчас уже едем и больше пакостей не ожидаем никаких.
