Страх закрывал глаза. Даже с головой
забравшись под покрывало, я не решался их открывать. Лежал под ним
трясущимся мокрым комочком и ни за что не хотел выпускать
залатанную ткань из рук, как будто она могла уберечь от беды.
Ничего не поделаешь, наступало утро —
самое страшное в моей жизни. В кузнице звенел металл под тяжелыми
ударами молота, хрипло вскрикивали петухи, а стоило чуть высунуться
из своего темного укрытия, как солнечные лучи упорно лезли под
веки, пытаясь их разомкнуть.
Но открывать глаза не хотелось, как
не хочется открывать их во время чудесных снов, которые давно не
посещали меня. Так давно, что уже не вспомнить, сколь прекрасными
они могут быть. В последнее время снились только кошмары. И уверен,
не мне одному. Кошмары наверняка мучили моих ровесников, тревожили
их родителей, не давали спокойно дремать всем близким и просто
добрым людям, разделяющим сельское горе. Бодрствование было подобно
муке.
Я боялся увидеть мать с бледным
зареванным лицом, пыльную дорогу, ведущую на Горестную поляну.
Боялся встречи с мертвецами, которые каждый год появлялись там,
чтобы утащить кого-нибудь из сельских детей в лесную глушь. Сейчас
сложно представить, что когда-то сельчане смело ходили в лес и
спокойно ездили в столицу на ярмарки. Я этих времен не видел. Беда
пришла давно — еще до моего рождения.
Первым в селе появился мертвый
король. Появился тучей на ясном небе, а после объявил свою страшную
волю. Раз в год приводить детей, достигших тринадцати лет, на
поляну у леса, чтобы его мертвое Величество могло лично выбрать
некоторых из нас. Для чего? Никто не знал и… не знает до сих пор.
Известно лишь, что выбранные дети никогда не возвращаются. Конечно,
мертвый король предупредил, что ослушников будет ждать неминуемая
гибель, и для острастки и в назидание даже сразил молнией несколько
крепких мужиков. Но сельчане не подчинились, ни одна мать, ни один
отец. И тогда появилась мертвая свита. Они жгли посевы, разоряли
дома, убивали скот, людей и забирали детей. Сказывают, что тогда
погибло столько сельчан, что на их похороны не хватило недели.
И мой отец, и мой дед пытались
остановить безумие. Именно дед первым отправился в Асгот, чтобы
просить защиты, — и не вернулся. А он, со слов матери, знал лес как
свои пять пальцев, был опытным охотником и к тому же неплохо владел
мечом…
Понятно, не только он противостоял
мертвецам. Одни, подобно ему, в поисках помощи пытались пробраться
сквозь подлый лес, другие дрались с проклятыми тварями, но исход
был один: сельчане гибли, и гибли, и гибли. В лесной глуши исчезали
целые семьи, а дома храбрецов загадочно сгорали. Даже сельский маг
Фихт Странный ничего не мог поделать. Коварная сила зорко стерегла
мохнатую границу, и лес неприступной стеной отгородил нас от
остального мира. Навсегда.
Сельчане понимали, что это должно
случиться. И однажды это случилось. Потерявшие надежду на спасение,
обескровленные, люди смирились и, уповая на небожителей, приняли
самое страшное решение, какое можно было принять: в один из дней
года отправлять детей на Горестную поляну.
Нет, детей забирают не всех. Обычно
двух. Остальные возвращаются домой — молчаливые, рыдающие,
напуганные до смерти. И никто из них не рассказывает, что на самом
деле произошло на Горестной поляне — там, где земля каждый год
мокнет под дождем материнских слез.
В прошлый год мертвецы забрали Лилю,
девочку из соседнего дома…
Дощатый пол предательски скрипнул под
осторожным шагом матери. Она старалась не шуметь, но старые
половицы все равно тонко поскуливали под ее ногами, точно понимая,
что близится время Испытания. Мать, наверное, думала, что я все еще
сплю, и потому не хотела тревожить меня до самого последнего
момента.
