Первое, что я почувствовала – это боль. Глухая, разлитая по всему телу, будто меня не просто сбила машина, а потом развернулась и проехала ещё разок, для верности. Каждый мускул, каждая косточка ныли и заявляли о своём праве на отдельное существование. А потом до меня добрался запах. Стойкий, въедливый больничный дух – коктейль из антисептика и неуловимо-тошнотворного аромата тушёной капусты из больничной столовой.
«Ёшки-матрёшки! – пронеслось в голове. – Вот же меня плющит! Что я вчера пила?»
Я попыталась открыть глаза. Это оказалось сложнейшим испытанием. Веки были свинцовыми, непослушными створками. Вспомнила Вия «Поднимите мне веки!» Но собрала волю в кулак, подумала о предстоящей паре по биохимии и, наконец, с трудом приподняла их.
Сквозь мутную пелену я увидела потолок. Унылый, побелённый, с осыпавшейся штукатуркой. Это не мой потолок, на котором я с детства разглядывала забавные трещинки, складывающиеся в мордочку хомяка. Тревога, острая и холодная, кольнула под ложечкой.
Звуки доносились как сквозь вату: отдалённый гулкий гомон, чьи-то шаги за стеной, прерывистое посвистывание электронного прибора. Я попыталась повернуть голову, чтобы осмотреться, и в шее что-то коротко и злобно хрустнуло, заставив меня простонать. Звук, который вырвался из моего горла, был чужим – сиплым, старческим.
Паника начала подползать, тихая и удушающая.
Дверь в палату открылась, и внутрь впорхнула медсестра – юная, круглолицая, в светло-салатовом халате, пахнущем свежей стиркой и чем-то химическим.
– А, наша красавица проснулась! – бодро, как на утренней линейке, выпалила она, подходя ко мне. – Ну как вы себя чувствуете, Зоя Михайловна?
Зоя… Михайловна? У меня в висках застучало. Какая ещё Зоя Михайловна? Я – Зоя. Просто Зоя. В крайнем случае, Васильевна, по батюшке.
Я попыталась сказать это. Приказала своим голосовым связкам издать хоть что-то внятное. Но вместо чёткого «Я не Зоя Михайловна!» из горла вырвался лишь хриплый, неразборчивый лепет.
– Ничего, ничего, – медсестра, не смущаясь, взяла мою руку, чтобы проверить пульс. – После такого удара и стресса это нормально. Голова кружится? Тошнит?
Я уставилась на свою руку, которую она держала. На руку с тонкой, пергаментной кожей, пронизанной синеватыми прожилками и усыпанной тёмными старческими пятнышками. На руку с узловатыми, распухшими суставами.
Это была не моя рука!
Ледяная волна ужаса накрыла меня с головой. Я выдернула свою – ЧУЖУЮ – руку и с диким усилием поднесла её к лицу. Пальцы дрожали. Я потрогала щёку. Кожу, испещрённую морщинами. Потрогала губы – тонкие, сухие. Потом провела рукой по волосам – коротким, жёстким, седым.
В груди что-то оборвалось. Воздух перестал поступать в лёгкие.
– Тихо, тихо, Зоя Михайловна, не нервничайте! – засуетилась медсестра, хватая меня за плечи. – Всё хорошо! Вы попали в аварию, но всё обошлось! Ушибы, сотрясение, но кости целы!
Я не слушала её. Я зажмурилась, пытаясь отогнать кошмар. Может, это сон? Галлюцинация? Я же читала об этом! В какой-то дурацкой фантастической книжке, которую мы с Машкой покупали на распродаже ради смеха. «Переселение душ после клинической смерти». «Незавершённые кармические задачи».
«Бред сивой кобылы! – кричала я сама себе. – Я студентка биофака! Я верю в ДНК, в нейроны, в синапсы! В материю!»
Но чем отчаяннее я это кричала в своей голове, тем яснее становилось: это не бред. Это то самое, прости господи, «переселение души в другое тело». И я попала в неё по самому невыгодному тарифу. В Машкиной книге, кажется, старушка переселилась в тело молодой дворянки, а не это вот всё…
