— Милая моя... Оставайся со мной, девочка моя... О Боги, что за
несчастье, Боги, помогите... Что за несчастье...
Мать качалась из стороны в сторону. Любой бы сказал, что она
опьянена вином, дурманящим до потери сознания голову. Потянула к
ней руки — медленно и осторожно, будто Кайра была диким
неприрученным зверем, готовым сорваться и укусить. Ладонь ее
показалась мозолистой и чужой, скользнула по щеке в попытке утешить
или стереть подсохшие капли, но Кайра попыталась уйти от касания.
Не смогла. Приблизившись вплотную, матушка обняла ее,
подрагивающими пальцами поглаживая по голове. По телу разлилась
колющая тревога и Кайра, тихо всхлипывая, задрожала в родном коконе
рук, таких, казалось бы, теплых и надёжных. Рук, добровольно
отдавших ее в чужой дом. Она безнадежно закрыла глаза.
И финал ее встал перед глазами донельзя ясно: грубая,
грязно-желтая веревка, серый мешок, перекрывающий светлое солнце,
блещущее надеждой, глаза превращаются в яблоки, такие бесполезные и
ненавистные. Доски под ступнями жёсткие и хрустящие, скрип железа
на платформе отчаянно-единственный, повидавший многих отступников и
что хуже — негодяев. Кайра будет белым замыленным пятном на фоне
черного-черного неба, где ее казнь покажется неким обрядом,
жертвоприношением. О, Светлые, она невинна.
— Детка... Деточка моя... — мама шептала нечто
нечленораздельное, ее острая ключица впилась Кайре в щёку. Стало
больно. Шорохи, звуки шагов, чьи-то грубые слова: все слилось в
одну сплошную какофонию. Глухой удар, потом ещё один. О, Светлые,
помогите ей исчезнуть.
***
Яркое полуденное солнце взвилось на
небе за считанные минуты. Жаркие лучи с настойчивость пробивались
сквозь потолок деревянного сарая, нагревая прелое сено до сладкого
запаха гнилых яблок. Кайра перевернулась на бок, в попытке уйти от
запаха и уткнулась в него лицом, но тут же вернулась на место,
морщась от соприкосновения. Она до сих пор ощущала фантомную
прохладу морского бриза и солоноватый вкус на губах, словно море
шумело всего в нескольких метрах от нее, однако сон испарялся с
неимоверной скоростью. Тепло отпечатывалось на коже, тело млело и
таяло, расслабляя окаменевшие мышцы. Она не могла определить время,
которое провела здесь после побега от отца, поручившего ей сразу
вслед за сбором винограда заняться скотом и привести единственную
корову в порядок. Но что она могла сделать? Откуда ей было знать,
отчего сальваранские коровы худосочные, как щепки, несмотря на
обилие зелени вокруг?
Пребывая в сладкой полудреме, Кайра
не заметила ни скрипа двери ни хрустящих шагов, стремительно
приближающихся к ней, распластавшейся в углу сарая. Не успела она
вновь окончательно окунуться в забытье, как громкий хлопок,
сравнимый разве что с королевской трубой, раздался прямо перед ее
носом. Она подскочила, инстинктивно закрывая лицо, но дальше ничего
не последовало, кроме угрюмого пыхтения обладательницы звонких
ладоней. Кайра разлепила глаза, с трудом противясь дневному
свету.
— Кайра, Светлые! Из-за тебя меня
отстегают, а ты так и будешь шляться по сеновалам! — в полуметре от
нее, грозно нахмурившись, Лана сжимала большую щётку и ведро,
наполовину полное водой.
Кайра потерла глаза и приняла
вертикальное положение, смотря на девочку снизу вверх. Ее темные
волосы были аккуратно стянуты в косу, а юбки ещё не коснулась пыль
и грязь, разве что влажность оттянула ее вниз. Лана провела в доме
все утро, пока Кайра работала вместе с остальным в садах.
— Ты не сможешь ничего делать, если
тебя отстегать. — Кайра закатила глаза, не противясь раздражению, и
поднялась на ноги, усиленно стряхивая с несвежей юбки и рубахи
сено. — Они тебя просто запугивают. Займись тем, что велела тебе
мать, разбери фасоль или чем ты там обычно занимаешься. Со своими
делами я разберусь сама.
